Воспоминания о В В Розанове - [10]

33 Имеется в виду известный инцидент исключения Розанова из состава Религиозно-философского общества на заседании 26 января 1914 года под председательством Карташева.

34 Карташев Антон Владимирович (1875 - 1960) - историк русской церкви; во Временном правительстве был назначен обер-прокурором Синода с июля 1917 года, позднее собственным приказом назначил себя министром вероисповеданий и эту должность исполнял только десять дней. На заседании Религиозно-философского общества 26 января 1914 года, во время дебатов по поводу исключения Розанова из состава членов, вел себя крайне несдержанно.

35 В Религиозно-философском обществе им. Вл. Соловьева (1905 - 1918 годы) Розанов не принимал участия и мог присутствовать на заседаниях только в какой- нибудь приезд в Москву в качестве гостя.

36 Священник Петров Григорий Спиридонович (1867 - 1925) широко выступал как в печати, так и перед аудиториями с конца XIX века. Его проповедничество было окрашено в либеральные тона. В 1907 году был лишен сана священника. Розанов был лично с ним знаком, был очарован его талантом, но в начале 10-х годов "раздружился". Ср. его характеристику: "Петров одна из самых отвратительных фигур, мною встреченных за жизнь. Но: какова слабость человеческой природы: постоянной льстивостью и "вниманием во все мои идеи" он подкупил на много лет меня. (...) Раз он проговорился мне: "Я (в сочинениях) балаболка". Я промолчал, но был поражен: неужели он видит?! Тайна его успеха лежала в чарующем тембре голоса, одновременно властительного, великолепного и что-то шепчущего вот лично Вам, я думаю, таков был Авессалом. (...) Жил он (жена?), как кокотка, кушеточки, диванчики, тубареточки, шелк, бархат, цветы - камелии, альбомы из серебра etc. и всегда даст курсисточке 10 р. "на родителей", чем очаровывал бедняжек. Но - целомудрен и лично одевался скромно. Такого честолюбия я ни в ком не видел..." (ОР РГБ, ф. 249, М 3874, л. 1).

37 Розанов сотрудничал с "Русским словом" с конца 1905 по 1912 год. Назревавшая ссора между ним и кругом Мережковского к 1912 году перешла в открытое противостояние. Мережковский и его друзья поставили редактору "Русского слова" Ф. И. Благову ультиматум: или они, или Розанов, - и Благов предпочел Мережковских.

38 Трудно согласиться с этими словами: как раз к 1909 - 1910 годам у Розанова оттачивается форма "маленького фельетона", в которой, по моему мнению, просматриваются знаменитые "опавшие листья". Они, как известно, стали записываться именно в это время. "Ослабление" наступило в 1914 - 1915 годах и было вызвано скорее всего остракизмом, возбужденным в обществе бывшими друзьями Розанова.

39 Продолжение издания "опавших листьев" Розанова сейчас осуществляет А. Н. Николюкин. Им уже изданы произведения этого жанра за 1914 и 1915 годы и находятся в печати "опавшие листья" за 1916 год. Они изданы под розановским названием "Мимолетное". Осталось издать "опавшие листья" за 1913 год (частично изданы в периодике) под заглавием "Сахарна" и за последние, 1917 - 1918 годы, что, вероятно, и исполнится. Наряду с "Апокалипсисом нашего времени", писавшимся с октября 1917 года до тех пор, пока рука писателя держала перо, Розанов писал и "опавшие листья". Формальное различие между тем и другим циклами: очерки "Апокалипсиса" всегда имеют заглавие, тогда как "опавшие листья", как правило, такового не имеют и часто начинаются с отточия. Тем не менее Розанов однажды говорил Э. Ф. Голлербаху в письме от августа 1918 года, что ""Апок." есть "Опав. листья" - на одну определенную тему - инсуррекция против христианства" (см.: "Звезда", 1993, No 8, стр. 113).

40 В творческом архиве писателя (РГАЛИ, ф. 419) находится много писем Розанова, которые были собраны после его смерти. Это усилия собирателей Розановских кружков в Петрограде (В. Р. Ховин, Э. Ф. Голлербах и другие) и Москве (П. А. Флоренский). Кроме того, много потрудился над собиранием "материалов для биографии" земляк Розанова по Нижнему Новгороду поэт Борис Садовской (ЦГИА г. Москвы, ф. 418, оп. 292, ед. хр. 266, л. 1). Но усилия были прерваны упомянутым в предисловии выступлением Л. Д. Троцкого.

41 "Лев и Агнец" - большой труд, который Розанов писал в 1897 году. Местонахождение рукописи остается неизвестным. "Хищное" и "кроткое" мира сего - вот основные символические темы этого сочинения. Об этом сочинении Розанов рассказывает в январском письме 1898 года А. А. Александрову, редактору "Русского обозрения" (см.: Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., "Московский рабочий", 1990, стр. 677 - 679), а также в письме к редактору "Вестника Европы" М. М. Стасюлевичу (РГАЛИ, ф. 1167, оп. 2, ед. хр. 12). Основные идеи неизданной рукописи скорее всего "рассосались" в последующих статьях, посвященных египетским и семитическим темам.

42 В последние месяцы жизни Розанов, пережив небольшой удар, находился на одре болезни и немощи. См. выдержки из заключения врача Аркадия Владимировича Танина, записанного под диктовку священником Павлом Флоренским 9 марта 1919 года: "Движения правой руки и ступни левой ноги были затруднены. Мне казалось, что была некоторая затрудненность речи, выражавшаяся в шепелявости. Общее состояние (...) сердца было удовлетворительно, сознание было вполне ясное. Вообще В. В. Розанов до последней минуты сохранил полную ясность сознания... Когда я был у него во второй раз (...) мною было [найдено] расстройство зрения в форме (...) выражавшееся в том, что больной видел только правую сторону предметов. Поэтому он (...) видел только правую половину слов на правой стороне страницы. Кроме того, у него было расстройство мочеиспускания в форме частых неудержимых позывов на мочу. Болезнь была мною диагностирована как тромбоз артерии в правой половине мозга на почве артериосклероза (...) Мною был назначен (...) кроме того, массаж левой руки. Вначале, под [воздействием] этого лечения, замечены некоторые улучшения: движения руки стали свободнее и расстройство зрения стало как будто [меньше]. Но потом вновь наступило ухудшение. Кроме того, под влиянием плохого питания общее истощение организма и (...) слабость все более увеличивались (...) Деятельность сердца также постепенно слабела. И когда я последний раз был приглашен к больному, накануне его смерти, то пульс был уже настолько слаб, что не оставалось никакого сомнения в близкой кончине больного, о чем я и сообщил его родным. Сознание все время оставалось ясным" (Архив священника Павла Флоренского).