Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны. 1914–1917 - [38]

Стараниями генерала Алексеевскою для нижних чинов сухопутных войск было отдано офицерское собрание 3-го Финляндского стрелкового полка в Абосских казармах, а для инженерных войск отведено Пушкинское общежитие Александровской мужской гимназии со всем их имуществом.

Хотя офицерский состав в Финляндии находился в таких условиях жизни, в которых не находилась ни одна часть российской армии в смысле содержания и условий жизни, но матросы и нижние чины получили в Финляндии после революции то, о чем офицеры финляндских частей не смели и мечтать.

Для комиссаров, например, были установлены суточные деньги до 10 рублей золотом в сутки, что по курсу рубля после революции в 170 марок за 100 рублей составляло в месяц 1200 марок, или 2040 рублей…

Гатцук, явившись на квартиру подполковника отдельного корпуса жандармов Туганова, арестовал его и привез к члену Государственной думы Чхенкели, заявляя, что виселица уже готова и народ ждет приговора. Чхенкели распорядился оградить от самосуда Туганова, которого перевели на гауптвахту 40-го саперного батальона. Сибиряки были, однако, люди хорошие, и караул был подобран из особо надежных людей. Днем, подзадориваемые агитаторами, нижние чины гарнизона, где стояли некоторые части 107-й пехотной дивизии и много тыловых учреждений корпуса, начали арест офицеров гарнизона. Первым был арестован командир 40-го Сибирского саперного батальона полковник Любимов, державший себя под арестом как командир с большим достоинством. Был приведен и Тавастгусский губернатор генерал-майор Сноре, и полицмейстер подполковник Лииканен, и другие офицеры. Был арестован и комендант города подполковник Бринк, скоро освобожденный по весьма оригинальным причинам. В комитет вечером явился тот же Гатцук и разнес его за арест Бринка: «Ведь это же немец, – убеждал он комитет, – а мы к ним не имеем никаких обвинений!» В чем тут была причина, мы не знаем, но председатель комитета был разумный человек, который не стал спорить, и Бринк был освобожден.

В Выборге толпа ночью подошла к дому коменданта крепости и потребовала его к себе. Генерал Петров вышел, но совершенно растерялся и не мог ответить им ни на один вопрос. В это время подошел штабс-капитан Елизаров (Михаил Михайлович), увидев которого комендант сказал собравшимся, что «он старик и от всего отстал, а вот молодой, который заменит меня и все пояснит. С ним и разговаривайте».

Таким образом, совершенно случайно штабс-капитан Елизаров выдвинулся в первый день революции. Рота его первой вышла на площадь с красными флагами. Благодаря упомянутому Елизаров был выбран в председатели Исполнительного комитета Выборгской крепости, а позже и совдепа. На площадь, куда были выведены все войска гарнизона, прибыл и командир корпуса генерал Гулевич, произнесший прекрасную речь с трибуны. Рослая представительная фигура командира корпуса, его умение держать себя во всех случаях не могли поколебать его начальнического авторитета даже у наиболее крайних представителей Выборгского совдепа. Сообщения о революции, после того как не удалась попытка наладить связь с Петроградом, были им своевременно сообщены войскам и разрешены для печати, то есть сделано было то, что поставлено было в упрек в Гельсингфорсе адмиралу Непенину и вызвало за собой печальные события 3–5 марта. Немецкие эмиссары пробовали и в Выборге подкопаться под генерала Гулевича, но ничего не вышло. Один из членов совдепа врач Жанин-Перро заявил на заседании, что, явившись к генералу за объяснениями касательно причин задержки телеграммы об отречении государя и пр., он был сухо принят командиром корпуса. Ему не была подана рука и не предложено сесть. В своем лице он считает, что нанесено оскорбление всему Совету депутатов. Совдеп потребовал, чтобы генерал Гулевич лично дал объяснения.

Медленно войдя в Гарнизонное собрание, где заседал комитет, и спокойно обведя глазами присутствующих, он спросил, что, собственно, им от него нужно. Получив объяснение от председателя, генерал, заложив руки за спину, громко и спокойно обратился к адъютанту, приказав ему прочесть время поступления телеграммы в штаб и время передачи войсковым частям ее содержания, чем совершенно разбил обвинения в умышленном задержании и замалчивании петроградских событий. Затем, круто повернувшись, добавил: «Что касается врача Перро, то скажу следующее. Здесь, среди вас, я ваш товарищ, но в своем служебном кабинете – я командир отдельного 42-го армейского корпуса, и как мне подобает там себя вести, никто указаний делать не смеет».

Этот спокойный и полный достоинства ответ произвел надлежащее впечатление на «товарищей». Помимо офицеров полиции и корпуса жандармов были арестованы по приказу из Петрограда генерал-лейтенант Петров за его закончившийся неудачей поход на столицу и, под давлением германских эмиссаров, старший военный цензор крепости Выборг подпоручик (призванный по Государственному ополчению) Снессарев. Оба, впрочем, были вскоре освобождены. Кто виноват во всех этих ужасах? Несомненно, что одни германские наемники без поддержки войск совершить ничего не могли бы. Часто в объяснениях страшных фактов ссылаются на темноту русского народа, в которой, якобы, искусственно его держал старый режим. Объяснение это не исчерпывает вопроса, во-первых, потому что темнотой можно объяснить только необузданные действия толпы, действующей под влиянием стадного инстинкта, но объяснить темнотой точный разбор, кого нужно вывести в расход, а кого можно оставить, нельзя. Здесь определенно видна заранее подготовленная организация, хорошо разработавшая свои планы, а не в одну минуту появившаяся, и появление ее не носило характера случайности. Я говорю о большевиках.