Воспоминания о русской службе - [5]

Выслушав сей поучительный рассказ, я не мог не признать необходимость ночного визита дяди Вани и спросил, что надобно сделать, дабы как положено уладить инцидент. Дядя Ваня потребовал перво-наперво арестовать его, а затем в сопровождении конвоиров отправить в тюремную контору, вручив конвоирам записку с указанием дня и часа ареста. На мой вопрос, где среди ночи взять сопровождающих, он ответил, что нет ничего проще: я должен поручить Петьке и Осейке отвести его в тюрьму и сдать там под расписку. Комизм ситуации, судя по всему, был заметен только мне, так как ни мальчишки, ни дядя Ваня даже бровью не повели.

Я написал желаемую записку и приказал мальчикам отвести арестанта в тюрьму. Засим они взяли опасного преступника за руки (каждый ухватился за большой палец) и в неверном свете фонаря повлекли в тюрьму. Немного погодя мальчишки вернулись и вручили мне расписку о приемке арестанта, при этом они сообщили, что моя записка вызвала в тюремной конторе большое замешательство и большую панику, ведь там думали, что я еще в Усть-Каре. Хотели даже задержать мальчишек и выспросить, но те сказали, что им недосуг, есть важные дела, потому что я их жду, и быстро убежали.

После этого первого знакомства с одним из новых моих подопечных и первого моего официального решения я умиротворенно заснул с ощущением, что получил от сведущего наставника первый полезный урок в тюремной системе.

Я БЕРУ УПРАВЛЕНИЕ НА СЕБЯ. СЕМЬЯ ФИОРОВЫХ

Едва я взял на себя^{6} управление Карой, мне сразу же стало ясно, что здешнему чиновничьему штату доверять нельзя. С самого начала меня пытались отпугнуть, изображали экономическое положение как безнадежное, Потулова — как мученика, а пожар — как злостное деяние арестантов. Лишь прокурор и следователь, уже закончившие дознание, предостерегали меня от моих подчиненных и сотрудников, которые, по их мнению, были не намного лучше каторжников. Кроме Потулова, они сочли необходимым взять под стражу начальника его канцелярии с помощниками, бухгалтера, а также кассира. Но и остальные, на их взгляд, были ничуть не лучше — сплошь закоренелые тюремные крысы, которые вместе с Потуловым обогащались за счет каторжников.

Не располагая возможностью немедленно произвести замену существующего штата, я был вынужден обходиться тем, что было. Дельных людей в Забайкалье и вообще во всей Амурской области в ту пору не хватало. По совету следователя, который наутро вместе с прокурорами и арестованными чиновниками выехал из Кары, я взял к себе привезенного им из Иркутска счетовода, наполовину монгола, по фамилии Петров; прежде он работал бухгалтером в золотодобывающих компаниях средней руки, хорошо знал обстоятельства и людей Сибири, но в Каре оказался впервые — как эксперт следствия по делу Потулова. И действительно, Петров зарекомендовал себя человеком вполне дельным и надежным.

На Каре было четыре тюрьмы, одна из них — политическая — подчинялась жандармскому ведомству, и я не имел к ней прямого касательства; в каждой тюрьме был свой начальник и штат чиновников, каждая вела собственное хозяйство. Так же обстояло и с четырьмя другими группами тюрем, заключенные коих разрабатывали казенные серебряно-свинцовые рудники, которые зачастую находились в двухстах, а то и четырехстах верстах от Кары. Все эти обособленные тюремные администрации входили в состав Нерчинского каторжного района, главная администрация которого была сосредоточена в Нижней Каре и временно отдана под мое начало.

Прежде всего я решил выяснить, надолго ли еще хватит припасов для содержания примерно 3000 арестантов, и начал ревизию складов отдельных тюрем, сперва на Каре, а затем и в других местах. Почти всюду обнаружились большие или меньшие недостачи; во всяком случае, через три-четыре месяца наверняка придется обеспечивать на зиму новые припасы. Одновременно я начал ревизию делопроизводства и бухгалтерии в канцелярии главной администрации, где очень скоро выявил серьезные нарушения. Особенно это касалось ведения персональной документации; иные из арестантов оказались попросту забыты, потому что их дела утеряли; обнаружил я и таких, которых продержали на каторге лишних 2–6 лет, вместо того чтобы отправить на поселение.

Порой, посещая тюрьмы, в ответ на вопрос, за что сидит тот или иной арестант, я слышал, что дело его куда-то пропало и за что он сидит — неизвестно, потому его, мол, и держат в тюрьме. Такие и подобные упущения в попечительстве о заключенных встречались нередко, и я понял, что от здешних чиновников мне никогда не получить разумного и правдивого ответа. Вот почему я решил обратиться за разъяснениями к самим арестантам, и только благодаря беседам в тюремных камерах, один на один с арестантами (тюремщикам и начальству присутствовать не дозволялось, чтобы люди говорили со мной по-настоящему непринужденно), я за короткое время более-менее сориентировался в этом лабиринте. Вдобавок счастливая звезда привела ко мне превосходного сотрудника в лице полковника Фиорова.

Приехал Фиоров из Варшавы, где заведовал канцелярией командира пехотного полка и хозяйственной частью, был он человек умный, практичный, необычайно надежный и непосредственно заинтересованный в том, чтобы улучшить положение каторжников в Каре. Через две недели после моего приезда полковник ненароком заглянул ко мне и попросил взять его на службу, все равно в какой должности. Эта готовность принять любой пост вначале несколько меня озадачила, но, когда он изложил свои причины, я тотчас согласился исполнить его желание и предложил стать моим помощником. Рассказал он вот что: за побуждение к убийству отца мать его и сестра приговорены к каторжным работам и вместе с карским этапом уже находятся в Забайкалье. С военной службы он уволился, чтобы искать места в каторжном районе и получить возможность взять мать и сестру к себе в услужение, избавив их таким образом от каторжных работ и жизни в тюрьме.