Воспоминания о России (1900-1932) - [28]

Мы приехали в Москву в конце мая. Тетя Нина уступила нам свою комнату и переселилась к сестре. Нехватка в еде была здесь тоже велика, и Тун, которую мы помнили кругленькой, в два раза уменьшилась в размерах. В отличие от Петрограда все московские дома и квартиры были переполнены. По-видимому, многие переселились в Москву в связи с переездом учреждений.

Вскоре после приезда я отправилась представиться на моей новой работе, в архиве армии. Вначале, появившись там, я очень смущалась и чувствовала себя неловко, но вскоре поняла, что этот архив был полон людьми старого режима, и быстро освоилась. Меня баловали, так как я была самой молодой среди них. Архив находился в доме, реквизированном у богатого купца, не далее чем в десяти минутах ходьбы от того места, где мы жили.

Ика тоже искала работу. Ее представили жене профессора, которая в это время пыталась организовать колонию из молодежи, пожелавшей жить в деревне и работать на земле. Такая работа полностью подходила сестре: она любила деревенскую жизнь, а лето в Москве совсем не было приятным. Ика посоветовала и мне примкнуть к ним. Она описывала жизнь, которую мы будем вести — чудные летние вечера, купанье в реке, солнечные ванны днем и много еды. Мы обе понимали, что работа может быть утомительной, тем более что мы совершенно к ней не привыкли, но профессорская жена, которой очень хотелось привлечь нас, сказала, что труд не будет изнурительным, что ее дети уже записались.

Итак, мы решили принять предложение, и я отправилась к моим новым друзьям в архиве, чтобы вручить заявление об уходе. Мой начальник опечалился тем, что я ухожу, спросил, почему я это делаю, и, услышав, что я собираюсь заняться сельским трудом, прямо сказал мне, что этот род занятий мне не понравится. Мы долго спорили, но я твердо стояла на своем желании жить в деревне. В конце концов, он принял мое заявление.

Место было расположено недалеко от Москвы. Это был очаровательный загородный дом, реквизированный и принадлежащий теперь правительству. Он был пуст. Мы расположились в комнатах для прислуги в очень примитивных условиях. Пища была простой, но обильной. Вставать нам приходилось в 4 и работать до 8 утра. После часового отдыха полагалось работать до 12, затем был обед и двухчасовой отдых. Потом опять работа до 8 вечера. Мы пололи, поливали, подготавливали землю, и работа оказалась очень тяжелой и утомительной. Прохлаждаться было некогда. К окончанию работы мы были рады съесть ужин и завалиться спать, чтобы восстановить силы для завтрашнего утомительного дня. Обычно мы ходили босиком: не привыкнув к этому, я наступила на что-то острое и порезала ногу. Ее завязали и обработали, но она была помехой в работе, и я не успевала за остальными. Было ясно, что улучшение наступит не скоро, и Ика решила, что я должна вернуться домой. Так я снова оказалась в Москве.

Мой милый начальник сильно смеялся, когда я вновь появилась и попросила, чтобы меня снова приняли на работу. Он вдоволь подразнил меня и сказал, что я должна была послушаться его, когда он возражал против моей работы в деревне.

— Вы не годитесь для работы такого рода, — сказал он.

По вечерам, после более чем скромного обеда, у нас было время, чтобы навешать старых московских друзей. Я снова встретилась со своей подругой Ксенией Сабуровой[46], чей отец был назначен губернатором Петрограда за несколько месяцев перед революцией. Его, как и моего отца, держали в тюрьме. Все Сабуровы и их родственники еще жили в своем большом доме[47], но его уже отобрали, и им было разрешено занимать только несколько комнат. Когда-то у них было прекрасное имение недалеко от Москвы, теперь тоже не принадлежавшее им. Там, в библиотеке, которая была когда-то его собственной, работал в качестве библиотекаря ее дядюшка[48].

Однажды Ксения и ее многочисленные кузены пригласили меня поехать туда вместе с ними. Было очень приятно провести несколько дней за городом после жары и духоты московских улиц. Мы, четыре девушки, заняли одну комнату, а в соседней спали мальчики. Мы могли гулять по парку и окрестностям или бродить по комнатам, превращенным в музей. Мы не могли оставаться там долго всей компанией, чтобы не причинить неприятностей дяде Ксении.

Новости об отце и наших друзьях, тоже находившихся в тюрьме, были не слишком плохими. Мы могли каждую неделю посылать им передачи с едой и сигаретами, в которых они очень нуждались, и могли обмениваться с ними маленькими записочками, что было очень успокаивающе. Некоторые из узников даже могли в выходные дни приходить домой. Условия в московской тюрьме были гораздо лучше, чем в петроградской.

Ика раз или два навестила нас и сказала, что работа стала не такой тяжелой. Она выглядела здоровой и загорелой, было видно, что жизнь в деревне идет ей на пользу. Она сказала, что, когда созреет урожай, она сможет привезти нам овощей.

Потом случилось нечто ужасное: женщина по фамилии Каплан пыталась убить Ленина. Он был слегка ранен, а ее сразу поймали, но большевики не остановились на этом. Наступил террор. Они начали репрессии против невинных людей, которые не имели ни малейшего отношения к инциденту. Зачем они так поступали, никто не мог понять, равным образом никому не были ясны истоки их ужасной революции. Она была слишком жестокой, слишком кошмарной, чтобы ее можно было понять. Было только ясно, что страдали лучшие люди. Люди благороднейшей души и ума обрекались на смерть, а самые скверные поднимались вверх, чтобы править, уничтожать и убивать.