Воспоминания о Николае Шипилове - [4]

Много шума наделала в Новосибирске история с выездным литературным совещанием группы московских писателей, поэтов и критиков. На нем как раз и состоялось открытие шипиловского таланта: повесть «Литконсультант» была высоко оценена, напечатана в журнале «Литучеба» и сразу принесла ему всесоюзную известность.

А летом 1983 года до нас дошла печальная новость: Зубарев рассказал нам, что у Николая утонула жена, Ольга Поплавская, что он тяжелейшим образом пережил ее смерть и теперь лежит в больнице с сердечным приступом. Впоследствии Николай посвятил погибшей жене множество замечательных песен.

Однако слушать песни барда в чужом воспроизведении, тем более если делает это человек без слуха и голоса, — занятие неблагодарное. Захотелось услышать их если не вживую, то хотя бы в записи. И вот такая возможность представилась — у моего тогдашнего приятеля Миши Кротова появилась кассета шипиловских записей. Низкий, грудной голос пел «Собаку барина Путилова», «Ваньку Жукова», «В этом тихом коридоре…», «Фортуну-фортунату». Я отметил для себя их силу и лирическое изящество, и мне снова очень захотелось увидеть и послушать их автора вживую. Поэтому, когда до меня дошел слух, что этот трудноуловимый Шипилов будет на какой-то вечеринке в новосибирском Доме актеров, я поехал туда с большим удовольствием.

Знакомство в Доме актеров

В Доме актеров собрался почти весь тогдашний наш творческий полубомонд, полуандеграунд. Почти сразу я заметил друга Шипилова — Ваню Овчинникова, с которым незадолго до этого мы шапочно познакомились. Естественно, я воспользовался ситуацией и попросил Ивана, уже крепко принявшего на грудь, познакомить меня с Николаем. Артистичный Ваня с характерной для него наигранной важностью попросил меня подождать. Я не знал, как Шипилов выглядит, но немного представлял его себе по рассказам, потому сразу выделил для себя среди множества гостей невысокого темноволосого человека с лихими усами и пронзительным взглядом. Наверное, это и есть знаменитый бард Шипилов, подумал я. Действительно, после того как Ваня Овчинников пару минут пошептался с ним, Шипилов с «рюмкой чая» в руках сам подошел ко мне, представился и своей характерной скороговорочкой сказал: «Серега Зубарев давно уже мне говорил, что какой-то парень хочет со мной познакомиться». Мы чокнулись, выпили, и я сказал ему, что мне очень хочется послушать его песни живьем. Коля был не против, тем более выяснилось, что мы почти соседи: он снимает квартиру недалеко от нашего дома. Затем разговор перекинулся на его успехи в новосибирском литсеминаре. Он сразу уточнил, что делом жизни считает свою прозу, а песни — это так, «для души».

Какое-то время банкет продолжался, и я уже пересел к Шипилову и Овчинникову за один стол. Я обратил внимание, что хотя Коле периодически приходилось чокаться с разными людьми, он, в отличие от быстро захмелевшего Ивана, был трезв и практически не пьянел. Когда мы ночью втроем поехали к Коле на квартиру и стали ловить такси, эксцентричный Иван так шумел и буянил, что вскоре около нас остановилась милицейская машина и двое сотрудников потребовали у нас документы. Иван мгновенно присмирел, а Николай вытянулся в струнку и вообще как-то слился со стеной. Впоследствии я не раз наблюдал подобную реакцию Шипилова при появлении милиции. Причина ее стала мне понятна, когда я узнал, что Николай в течение многих лет не имел паспорта. Документы оказались только у меня, но мои слова, что это известные писатели, возвращающиеся из Дома актеров после банкета, возымели действие — нас оставили в покое.

Квартира, снимаемая Николаем, оказалась «лежбищем» вольного холостяка: пустой холодильник, стол и тумбочка, заваленные рукописями, — что называется, творческий беспорядок… Мы еще посидели поговорили, а потом быстро уснули. Засыпая, я подумал, что пока не составил какого-то особого впечатления о Николае, кроме того, что он оказался открытым, естественным и легким в общении человеком.

Утром, на трезвую голову, я увидел совсем другого Колю. Передо мной был веселый, заводной, артистичный, необычайно остроумный человек. Каламбуры, шутки, игра в словечки — все это из него просто фонтанировало. Он все время подтрунивал над Иваном, который, впрочем, тоже за словом в карман не лез. Но, увы, в доме не было гитары — Коля оставил ее где-то в Академгородке. Я предложил пойти к нам домой (у меня была гитара) — мне очень хотелось наконец послушать Колины песни. К тому же, когда я прочел друзьям на память несколько стихотворений моего отца — поэта Юрия Ключникова, те отреагировали с большим одобрением и в свою очередь захотели с ним познакомиться.

Коля с Ваней пробыли у нас до глубокой ночи. На всю нашу семью песни Николая произвели очень сильное впечатление. Он начал с одной из последних — «Воспоминаний долгих век…», посвященной погибшей жене. Я был сразу покорен: великолепный низкий голос, высокая техника игры, изящество и сила слога и, главное — особая пронзительная шипиловская искренность… Тогда он спел все свои «коронки»: «Ваньку Жукова», «Дурака и дурнушку», «Ты не права», «Шикотан», «Огни барачные» и, конечно, «После бала».