Воспоминания о народном ополчении - [17]

Днем мы оставляли всего три поста: у входа и выхода из деревни, и один пост западнее деревни для наблюдения за окрестностями. Кроме наших постов некоторые отделы штаба имели свои особые посты.

При передислокации штаба я особое внимание обратил на выбор дома для полковника Шундеева, но на этот раз прибывший из Пожогина полковник не только не возмущался, а сказал, что разместится в том доме, который я ему укажу. И когда я стал объяснять тактические преимущества дома, который я для него выбрал, он остановил меня и сказал: "Мне все равно, покажите, где я должен остановиться".

После разговора в Пожогино полковник стал очень внимательно относиться ко мне.

В связи с тем, что части дивизии заняли участок передовой линии обороны, работа штаба оживилась: больше приезжали из частей, чаще командир, комиссар и, особенно, начальник штаба тов. Лебедев и другие работники штаба ездили в части на передовую.

В политотделе проходила работа по переподготовке и повышению квалификации политического состава. Там работала школа для политических работников, в которой обучалось около 30 командиров. Первый отдел и шифровальный отдел принимали и отсылали шифрованные телеграммы, приказы и сводки. Отдел боепитания занимался снабжением частей дивизии снарядами, патронами, горючим. Расход боеприпасов увеличился, т.к. части дивизии, находясь на передовой, вели перестрелку с немцами.

Штаб дивизии имел телефонную связь со штабом армии и со штабами полков. Кроме того, в распоряжении штаба находилась походная радиостанция.

В этот период запомнился мне комиссар штаба дивизии тов. Костюк А.И. До войны он был деканом эксплуатационного факультета МИИТа. Он был всегда бодрый, веселый, умел объяснить обстановку, успокоить людей, вселить в них чувство уверенности и успеха нашего дела.

Я несколько раз слушал с другими, как товарищ Костюк говорил о положении на фронтах, о задачах дивизии, о том, как ведут себя немцы на нашем участке фронта. Так протекала жизнь штаба дивизии в течении первой недели с момента нашей передислокации в Мойтево.

19 сентября пришло известие, что наша дивизия стала кадровой и получила наименование 160 стрелковая дивизия. Да, теперь мы полностью вооружены, обмундированы, прошли школу прифронтовой жизни и во многих отношениях сравнялись с кадровыми частями. Но предстояла еще большая работа по перестройке ополченческой дивизии в кадровую. Числа 22 сентября группа ополченцев во главе со студентом МИИТа В.С. Ницурой (или В.С. Мицерой) была направлена в Москву для получения удостоверений личности армейского образца. У ополченцев удостоверений не было или были довоенные.

Неподалеку от Мойтева (несколько восточнее его) расположился саперный батальон, где мне иногда приходилось бывать по делам охраны штаба. В штабе батальона я обычно говорил обо всех этих делах с помощником начальника штаба батальона тов. Запорожцем Григорием Ивановичем, у которого я учился в институте по математике. Григорий Иванович ревностно относился к военной службе и всегда оперативно выполнял требования по выделению людей для нужд штаба дивизии.

Числа 22 сентября Саша Волков и я пошли в баню в Ельню; это была первая баня с тех пор, как мы покинули Москву. Конечно, мы мылись в речках, но очень не систематически, и теперь, когда появилась возможность помыться в настоящей бане, мы очень этому обрадовались. Кроме того, нам хотелось посмотреть город Ельню, который побывал в руках фашистских захватчиков и был освобожден нашей армией.

Собрав смену белья, мыло и раздобыв откуда-то мочалки, мы двинулись в Ельню. Был чудесный осенний день, нам было легко, т.к. мы оставили в Мойтеве свои куртки и вещи. Мы шли по дороге, которая извиваясь пересекала большое поле. Собственно, с начала войны мы шли просто так в первый раз. Теперь мы могли посмотреть кругом, вдохнуть поглубже прекрасный воздух полей, поразмять спину, почувствовать всю чарующую прелесть нашей русской природы.

Мы шли не спеша, смотрели, как артиллеристы возились около своих орудий, накрытых маскировочными сетками. Спокойно смотрели, когда вдали одинокий снаряд, взорвавшись, поднимал вверх столб земли и пыли. Мы чувствовали себя спокойно, и, казалось, ничто не могло нарушить это спокойствие первого отдыха за последние 2,5 месяца.

По мере того, как мы приближались к Ельне, очертания города вырисовывались все отчетливее. Город был маленький, большинство домов - одноэтажные, очень похожие на дома подмосковных дачных мест. Справа вырисовывалось каменное здание из красного кирпича с высокой каменной трубой. Это, как мы уже знали, был винный завод. В городе было еще несколько каменных домов, помнится, не более, чем в два этажа. Город не был разрушен полностью, но носил сильные следы бомбежки, артиллерийского обстрела, и, видимо, грабежей.

Населения в городе почти не было, двери многих домов были открыты настежь. Сквозь эти открытые двери, выбитые стекла окон виднелись порой совершенно чистые жилые комнаты; иногда в окне висела белая занавеска, тогда как в другом окне зияла пробоина через разбитую стену прямо в открытое небо.

Мы остановились около здания городской аптеки. Около нее валялись всякие склянки, посуда из-под лекарств, изломанные аптекарские весы и другая аптекарская утварь. Окна аптеки были выбиты, двери открыты, но на плинтусах еще не осело много пыли и казалось, что аптека еще совсем недавно обслуживала своих посетителей.