Воспоминания о детстве и юности - [2]

пристегивающиеся воротнички, манжеты, почтовая бумага, почтовые марки, брюки с широкими штанинами, пальто, складывающийся цилиндр, ботинки, метрическая система, пароходики на Луаре (их называли «невзрывающимися», потому что они взлетали в воздух немного реже, чем остальные), омнибусы,[14] железная дорога, трамваи, газ, электричество, телеграф, телефон, фонограф! Я принадлежу к поколению, ограниченному двумя гениями — Стефенсоном[15] и Эдисоном![16] А теперь я живу во время удивительных открытий, совершаемых прежде всего в Америке с ее кочующими гостиницами,[17] машинами для выпечки тартинок, движущимися тротуарами, газетами из слоеного теста, пропитанного шоколадными чернилами, — их сначала читают, а потом едят!

Мне не было еще и десяти лет, когда отец купил собственный дом за городом, в Шантене — какое прекрасное название![18] Дом стоял на холме, господствовавшем над правым берегом Луары. Из своей комнатки я видел, как на расстоянии двух-трех лье[19] река извивалась посреди лугов, заливая их зимой паводковыми водами. Правда, летом воды в реке не хватало, и посреди русла обнажались полоски великолепного желтого песка — целый архипелаг постоянно меняющих очертания островков! Корабли не без труда двигались по этим узким протокам, хотя те были обставлены чернеющими решетчатыми мачтами, которые мне видятся до сих пор. Ах эта Луара! Если ее и нельзя сравнить с Гудзоном, Миссисипи, рекой Святого Лаврентия, она все-таки остается одной из крупнейших рек Франции. Конечно, в Америке она была бы очень скромной речушкой! Но ведь Америка — не только государство, это — целый континент!

Между тем при виде такого количества кораблей я был буквально одержим жаждой плаваний. Я уже знал все морские словечки, я настолько разбирался в навигации, что мог следить за маневрами в морских романах Фенимора Купера, которые с восторгом перечитывал. Припав к окуляру карманной подзорной трубы, я наблюдал за судами, готовящимися к повороту, убирающими фоки и отпускающими галсы у бизаней, меняющих местоположение сначала позади меня, потом впереди. Но мы, мой брат и я, еще не пробовали плавать, даже по реке!.. Наконец и это пришло.

4

У выхода из порта стояла будка, хозяин которой давал лодки в прокат — по франку за день. Для нас это было не только дорого, но и опасно, потому что, плохо проконопаченные, они отчаянно текли. У первого предложенного нам суденышка была только одна мачта, у второго — две, у третьего — три, словно у быстроходных рыбачьих лодок и каботажных[20] люгеров.[21] Мы пользовались отливом и шли вниз по реке, лавируя против западного ветра.

Ах, что за школа! Неверные повороты румпеля,[22] ошибочные маневры, не вовремя отпущенные шкоты,[23] стыд потерять попутный ветер, когда волна идет по широкому затону Луары перед нашим Шантене! Обычно мы уходили с отливом, а возвращались через несколько часов, вместе с приливной волной. И когда наше взятое напрокат суденышко тяжело шло вдоль берега, с какой завистью смотрели мы на красивые яхты, легко скользившие по поверхности реки!

Однажды я шел один на скверном плоскодонном ялике.[24] В десяти лье ниже Шантене обшивка лопнула, открывая дорогу забортной воде. Заткнуть течь было невозможно! Вот и кораблекрушение! Ялик колом пошел ко дну, единственное, что я мог сделать, так это устремиться к островку, окаймленному пучками высоких тростников, верхушки которых качал ветер.

Надо сказать, что в детстве из всех книг я больше всего любил «Швейцарского Робинзона»,[25] предпочитая его «Робинзону Крузо». Я хорошо знал, что сочинение Даниеля Дефо философски более значимо. В нем предоставленный сам себе человек, одинокий человек, находит в один прекрасный день след голой ноги на песке! Но произведение Висса, богатое событиями и приключениями, интереснее для молодых мозгов. Там изображена целая семья: отец, мать, дети — и их различные поступки. Сколько лет я провел на их острове! С каким пылом присоединялся к их открытиям! Как завидовал их судьбе! Стоит ли удивляться, что в «Таинственном острове» меня непреодолимо подталкивало вывести на сцену Научных Робинзонов, а в романе «Два года каникул» — целый пансион Робинзонов.

Но на моем островке не было героев Висса. Там находился герой Даниеля Дефо, воплотившийся в моей собственной персоне. В мечтах я уже строил шалаш из ветвей, мастерил из тростника леску, а из иголок крючок, разжигал огонь подобно древним людям: тер один сухой кусок дерева о другой. Сигналы бедствия?.. Я их не подавал, потому что их бы очень скоро заметили и меня бы спасли, прежде чем я того захочу! Прежде всего надо было утолить голод. Но как? Вся моя провизия утонула вместе с лодкой. Поохотиться на птиц?.. Не было ни ружья, ни собаки! Ладно, а моллюски?.. И их не было! В конце концов, я же знал о муках одиночества, об ужасах кончины на пустынном острове, как это знали Селкирк[26] и прочие персонажи «Знаменитых кораблекрушений», которые вовсе не были выдуманными Робинзонами! Мой желудок кричал!..

Это длилось всего несколько часов, пока не начался отлив и я не смог пройти, по лодыжку в воде, до того места, которое называл континентом, то есть на правый берег Луары. И я преспокойно вернулся домой, где принужден был удовлетвориться семейным ужином вместо закуски на манер Робинзона Крузо, о которой мечтал; она состояла бы из сырых моллюсков, куска пекари и хлеба из маниоковой крупы!