Воспоминания о давно позабытом - [18]

Для того чтобы показать всю глубину этого выражения, необходимо немного отвлечься. Еще в России мы сочинили куплет для песни про анашу:

К нам пригнали плану плот

Даже поп словил приход

Хохотал, хохотал

Десять суток схлопотал

Позднее отец Михаил Меерсон-Аксенов словил приход в Нью-Йорке и позвал Алешу спеть в его церковном зале. Тот пел про Олега Соханевича, о том, как он прыгнул с корабля в воду, надул лодку и через девять дней приплыл к туркам, — всю правду. Соханевич тоже присутствовал в этой ближайшей церкви. Вспоминая, отец Михаил говорил, что ощущение было как при постановке «Гамлета» перед датским принцем. Народ хлопал в ладоши то герою, то, обернувшись к сцене, исполнителю.

Всех поэтов должно звать одним и тем же именем — Авель. По-древнееврейски оно означает дым, пар, туман, вздор и всяческую чепуху.

М ои переводы

Орангутанг две пары рук имеет,

О..! Как он онанировать умеет!

Стихотворение появилось впервые на немецком языке в журнале «Друг», «Der Freund», который выходил в Берлине в двадцатые годы.

Der Orang Utan hat vier Hände

O..! Wie er onanieren könnte!

Сообщил мне его Иван Алексеевич Лихачев. Он рассказывал, что фашисты этот журнал очень не любили и разгромили редакцию, как только пришли к власти.

— Не так скверные привычки человекообразной обезьяны хорошо здесь описаны, как это «О..!» — говорил Иван Алексеевич.

Мне же, чтобы передать это «О..!», понадобилось чуть не тридцать лет.

Иван Алексеевич скончался в 1972 году. В конце шестидесятых он попросил меня перевести «Сравненья» Джона Донна (Элегия восьмая) и сам сделал для меня подстрочник. Плод моей первой попытки был не очень хорош. Впоследствии я его улучшил. Вот эти стихи:

Сколь сладок пот томленных в колбах роз

Сколь ароматен дух мускатных рос

Или восточный царственный бальзам,

Благоуханный столь сверкает нам

Возлюбленной моей прекрасный лик,

Чей лоб как перламутра влажный блик.

А у твоей — не лоб, сплошной нарыв

И менструален и спермоточив:

Как жир ботфорт, подметок и ремней

Что варивал в Сансерре, заперт с ней

Войною беззаконной, тощий люд

Иль сыпь-зараза или гнойный зуд —

Такой на этом лбу нечистый сплав

Вскипает в чирьях скверен и кровав.

Глава моей — космически кругла

Как Иды плод, что Зависть поднесла

Иль тот, к покраже коего ревнив,

Судил нас Бог, бессмертия лишив…

Гагатовый болван — глава твоей:

Ни уст, ни ок, ни носа, ни бровей

Лишь вечный хаос — точно как Луна

Когда в земную тень погружена.

Дар Прозерпины в той благой груди —

Она — фиал, коим владеет Дий.

Моржовая — твоя и вся в червях

Иль фоб, где гниль внутри, а сверху прах.

Как жимолость дрожащая юна

Так кожа юных рук ее нежна

Твоя же — как вареная живьем

Иль битая кнутом иль батожьем

Она как герб давно уже ничей

Облупленный от солнечных лучей,

Морщинистых морковок жалкий пук

Свисает завершеньем красных рук.

Сколь ласковы те тайные огни

Что душу злата вдунув в прах земли

Свой блеск вдруг явят в бренном веществе,

Столь сладостно в любимом естестве.

А у твоей — как отрыгнувший зев

Мортиры, что дымится онемев

Иль медный горн излившийся сполна

Иль Этны пасть где зелень спалена.

Сравнить ли то, что длите вы таясь

С червем, сосущим яд из черных язв?

Трепещешь весь не потому ли ты,

Что на змеином луге рвешь цветы?

А ваш разврат — бездушный и сухой,

Вы словно щебень пашете сохой!

Я ж с милой — пара нежных голубков

Сам пастырь с дароносицей таков,

Так нежен зонд влагающий хирург

Больному в рану…

                              А теперь, мой друг,

Конец Сравненьям. Ты ж покончи с ней:

Гнусны Сравненья, но она — гнусней!

Иван Алексеевич был лицо, достойное восхищения. В его доме, случалось, подавали к столу салат, изготовленный ногами безрукого эфиопа.

А вот еще один перевод — солдатской песенки о Цезаре в галльском триумфе:

Прячьтесь, галлицы и галлки!

Лысый ебарь к вам идет

Сыпет римскою валютой

На галлушек и галлух.

Ведь пели ее солдаты. Другие переводы передают умственное намеренье, а не прямую речь.

О стихах на русском языке и в переводах сказано достаточно.

А впрочем, скорее нет. Рассуждали же мы о Хлебникове, постараемся и о Пушкине, ведь речь мы ведем о поэзии.

Н емного нового о пушкинской белке

Хотя литература о нашем главном поэте измеряется уже библиотеками, кое-что в его творчестве до сих пор остается неисследованным. Здесь я хочу осветить отношения Пушкина с белкой. Основной текст «Сказки о царе Салтане» предполагается с детства известным читателю.

Белка, грызущая золотые орехи с изумрудными ядрами, — первый из волшебных даров, который получает Гвидон на острове Буяне. Другие два: морская (= подземная) стража и Царевна-Лебедь — иноземная или небесная невеста. Известно, что в лебедей умели воплощаться германские валькирии и что эта же птица служила тотемом у тюркских народов.

На первый взгляд приобретение белки имело для Буяна чисто экономическое значение (ср. «Из скорлупок льют монету // Да пускают в ход по свету»). Действительно, белка — пушной зверь, и ее шкура служила монетарной единицей в примитивном хозяйстве древней и средневековой Руси. Конечно, и сам Пушкин, неравнодушный к деньгам, которых у него никогда не было, пытался добывать их волшебными путями, например карточной игрой. Однако сводить белку лишь к ее экономической пользе было бы неправильно. Белка еще и пела. Что же это были за белкины песни?