Воспоминания о будущем - [40]

В коробке оказывается розовая деревянная лошадка-качалка, готовая немедленно пуститься вскачь в честь грядущего трехлетия близняшек.

Но после того как смолкают восторженные крики и каждая наездница делает по одному кругу по гостиной, настоящий восторг вызывает огромная, как крепость, коробка.

— Это машина! — верещит малышка, которую, кажется, зовут Элла, прямо в лицо Люку, и глазки у нее так сверкают от восторга, что как тут удержаться, чтобы не усадить ее в коробку и не протащить по ковру? Девочка по имени Мэйделин тоже хочет прокатиться, но Элла желает сделать еще один кружок, и теперь в гостиной стоит дикий галдеж: «Моя машина!», «Нет, моя машина!», «А вот и нет, МОЯ!»

Но мистер Генри, знатный эксперт в деле погашения локальных конфликтов, исчезает из комнаты и вскоре возвращается с сапожным ножом, мотком скотча и горстью маркеров. Через десять минут в гостиной появляются две совершенно одинаковых чудо-машины, каждая из которых готова отвезти свою хозяйку в «супермаркет», «дом бабушки» или «среднюю школу».

Элла сидит прямо и крепко держится за стенки коробки, обозревая воображаемый пейзаж. Мэйделин откидывается далеко назад, превращая свою машину в передвижную кровать, и смотрит в потолок. Люк волочит ее за пятку, и я смеюсь над безмятежным выражением мордочки Мэйделин, и мне интересно, о чем она думает, лежа на спине и глядя в небо.

И тут в голове у меня что-то щелкает.

Наверное, я даже вздрогнула, потому что Люк вдруг останавливает процессию и поворачивается ко мне. Мистер Генри, очевидно, ничего не заметил, и они с Эллой продолжают свое путешествие в «Нью-Йорк».

— Ты в порядке? — негромко спрашивает Люк.

— Давай, давай! — командует Мэйделин из коробки, когда обнаруживает, что ее повозка остановилась.

— Шшшш, — мягко шикает Люк на сестренку. — Подожди немножко.

Она послушно затихает, а Люк встает с пола, садится рядом со мной и берет меня за руку.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он. — Ты очень побледнела.

Он убирает выбившуюся прядку с моего лица, и мне кажется, я ловлю улыбку на лице мистера Генри.

— Мне нехорошо, — вырывается у меня громче, чем следует, так что двое взрослых и двое малышек мгновенно переключают внимание на меня. Теперь вся семья Генри смотрит на меня с разной степенью тревоги и заботы. Даже Мэйделин — если это действительно Мэйделин — села в коробке и во все глаза разглядывает меня.

— Не хочешь прилечь, Лондон? — говорит миссис Генри таким тоном, что мне хочется немедленно посмотреть на себя в зеркало. Неужели я так ужасно выгляжу?

— Нет-нет, я в порядке, — отвечаю я. — Наверное, мне лучше поехать домой.

Люк немедленно встает, и близняшки хором протестуют. Миссис Генри успокаивает девочек, а мистер Генри провожает нас до дверей. Очутившись снаружи, я глубоко вдыхаю морозный воздух, который обжигает легкие, однако помогает. Люк открывает мне дверцу минивэна и целует меня в щеку, прежде чем закрыть дверь.

Мы едем в молчании. Через несколько минут, возле моего дома, я говорю Люку «пока» и почти бегом бросаюсь внутрь. Удача сопутствует мне, потому что мамы нет дома. Я мысленно отпускаю язвительное замечание по поводу «поздней работы» над новым романом, а потом поднимаюсь в свою комнату и закрываю за собой дверь.

Только здесь, забравшись в постель прямо в одежде, натянув одеяло до шеи, я позволяю себе прокрутить в памяти все целиком. Крепко зажмурившись, борясь со сбивающимся дыханием, я переношусь в будущее, в тот день, когда я стою на сыром кладбище в окружении моря людей в черном.

Из своих записок и компьютерного файла я знаю, что этот кладбищенский эпизод уже довольно давно всплыл в моей памяти. С тех пор он постепенно разрастался в глубине моего сознания, тихо и неустанно напоминая о том, что когда-то кто-то умрет.

Но до сегодняшнего вечера я не подозревала, кто этот «кто-то».

Но сегодня сестренка Люка, милая и безмятежная, лежащая на спине в коробке, вдруг разорвала туман, и я увидела ясно, словно днем: маленькая яма, разверстая в земле передо мной, только что поглотившая маленький гробик для маленького тела, лежащего внутри.

«Кто-то» — это ребенок. Ребенок, который умрет в будущем.

У меня перехватывает горло, но я задерживаюсь еще ненадолго, пропитываясь болью. Чем больше я смотрю на идеально прямоугольную яму в центре толпы скорбящих, тем сильнее чувствую, что меня вот-вот вырвет — и сейчас, и в будущем.

Я помню, что была беременна.

Что, если это мой ребенок?

Эта мысль бьет меня в солнечное сплетение и швыряет в такую бездну, из которой я не верю, что смогу выбраться.

Это слишком больно, чтобы справиться, слишком тяжело, чтобы выдержать.

Одна в своей комнате, накануне очередного школьного дня, в пустом доме, где нет даже лгуньи-матери, забытая отцом, который сдался после нескольких попыток, ненавидимая в школе и, возможно, любимая мальчиком, которого даже нет в моем будущем, и оказавшаяся перед лицом грядущих похорон ребенка!

Неважно, своего или чужого, я все равно не могу этого вынести!

Я еще выше подтягиваю одеяло к подбородку, потому что спрятаться от мира — это все, на что я сейчас способна.

Я одна, и я до смерти напугана. Это слишком