Воспоминания - [91]

В те годы государственное общество «Знание» широко развернуло работу по просвещению рабочих и служащих и охотно привлекало ученых к чтению лекций на предприятиях и в учреждениях. Некоторым это не нравилось, т. к. приходилось задерживаться на службе, но собирались довольно большие аудитории, хотя уйти с этих лекций было возможно. Собравшиеся слушали лектора не без интереса и, подчас, даже задерживали его вопросами после лекции. Платили лектору за его выступление очень скромно, но все мы подрабатывали чтением этих лекций.

Однажды Г. М. с юмором, но не без некоторой тревоги рассказал мне, что, выступая с чтением лекции на каком-то заводе и сдав свой паспорт при входе дежурной вахтерше, он при возвращении после прочитанной лекции, заметил, что она продолжает «изучать», а попросту читать, с трудом разбирая его имя в документе (до фамилии она так и не дошла). Его имя в паспорте значилось: «Эдгар-Гастон-Георг». Я не знала, что он является носителем столь пышного имени и невольно засмеялась, тем более что незадолго до того схожий эпизод произошел с моим братом, который в то время был студентом и тоже читал лекции. Он должен был по случаю юбилея известного и героического русского просветителя А. Н. Радищева прочесть лекцию о нем на заводе. Объявлявший о его лекции слушателям организатор сказал: «Сейчас нам товарищ Радищев прочтет лекцию» — и, обратившись к опешившему лектору, спросил: «О ком вы прочтете лекцию?». Так что моему брату Ю. М. Лотману пришлось начать свое выступление с опровержения слов того, кто его «объявил» аудитории. Я рассказала Георгию Михайловичу об этом случае, он посмеялся вместе со мной и, очевидно, тучи, омрачившие на минуту его мысли, рассеялись.

Понятно, что при такой настороженности его привлекали сферы, где он был освобожден от тревоги и воспоминаний об общении в официальных кругах. Ближайшей такой «чистой сферой» были его взаимоотношения с детьми. Он искренне, трогательно любил детей и охотно общался с ними. Я и мой муж должны были ежедневно находиться на работе. Наша дочь оставалась с бабушкой и прабабушкой на даче. Георгий Михайлович, работавший дома, на даче заходил к ним по-соседски и брал ее на пляж. Он забавлял ее, называл ее «водяной комар» по-русски и «Wassermücke» по-немецки (ей было 7–8 лет, и она уже училась немецкому языку), сочинял для нее стихи и переводил их на немецкий язык.

Способность авторитетного академического ученого, весьма строгого и требовательного, уходить в мир детских интересов, игр и забав была оригинальной и неожиданной. Наш общий товарищ по аспирантуре Эрик Найдич сделал эту черту Фридлендера доминирующей в своей поэтической его характеристике, посвященной ученому:

«Все, что обязательно — печально,

Но нельзя — знакомая семья…»

Ядовитой и чуть-чуть ортодоксальной

Речь была на кафедре твоя.

Много тем мы по дороге перетрогали…

Кировский проспект во всей красе.

Смех твой как у Гофмана и Гоголя,

Только он — особенный совсем.

И покончив с трудностями мнимыми,

Закупив обыкновенный торт,

Мы уже на детских именинах:

Шум и крики, искренний восторг.

Не волчком, искусственно заверченным,

С детворой установилась связь,

А улыбкою застенчивой, доверчивой,

Что неудержимо родилась.

Вы пилоты с деревянным АНТом,

А под облаками Ленинград.

Как же нам не повторить за Кантом,

Что искусство — чистая игра.

В ход пошли и кисточки, палитры,

Составляют кубики, свистят.

Рыжий мальчик, озорной и хитрый,

Я не верю, что тебе за пятьдесят.

Потребность в открытом искреннем общении проявлялась и в то время, когда он, играя на даче с детьми и проигрывая в карточной игре «Акулина», надевал под детский смех платочек, и тогда, когда он, собирая грибы в компании, «завидовал» тем, кому удавалось найти большой белый гриб.

Летом и в начале осени к нашим институтским обязанностям добавлялась еще одна — сегодня она может показаться странной. Сотрудники должны были ехать в колхоз или совхоз на сельскохозяйственные работы, причем дирекция получала «разнарядку» для посылки определенного числа работников, поэтому в поездках принимали участие не только наши молодые коллеги, но и весьма солидные люди. Мне запомнилось, как работал на грядке известный пушкинист, человек, отличавшийся старомодным воспитанием и даже произносивший некоторые слова, как например «литература» с французским акцентом, Николай Васильевич Измайлов. Он был немолод, высок, держался всегда прямо, и его облик особенно плохо сочетался с колхозной действительностью. Принимали участие в колхозно-совхозной работе Юра Левин, который вскоре стал почетным доктором Оксфордского университета и членом-корреспондентом Британской Академии, Г. М., ставший впоследствии академиком, Наташа Кочеткова, сегодня доктор наук и зав. сектором, и многие другие. Квалификация наших сотрудников мало учитывалась в этом случае, а работники хозяйственной части, проявлявшие большую сноровку, ставились нам в пример. Я иногда брала с собой своего сына Антона, который учился тогда в младших классах, чтобы, памятуя о разнарядке, увеличить состав нашего сельскохозяйственного отряда еще на одну рабочую единицу. Приобщаясь к общим работам, Г. М. проявлял свойственный ему юмор. Он старался подбодрить и развеселить устававших дам, посвящая им веселые стихи. Например, Наташе Кочетковой, занимавшейся уборкой турнепса, он посвятил следующее стихотворение: