Воспоминания - [36]

Орлов относился к Гуковскому как старший к младшему, несколько свысока, но симпатизировал ему и, может быть, даже любил его, время от времени отпуская в его адрес свои знаменитые колкости.

Авторитет Гуковского был уже признан в среде специалистов. Сам он имел вид счастливого человека, при случае с гордостью шутливо говорил: «Я знаю, что вы меня называете „Гук“, но и вся моя семья — „Гуки“, Зоя Владимировна и Наташа — все мы „Гуки“». Зоя Владимировна — жена Г. А., знаток и преподаватель французского языка, была доцентом университета. Г. А. появлялся на студенческих «балах» — вечеринках на факультете, танцевал с девушками и, обращаясь к Наумову, с которым сталкивался в сутолоке танцующих пар, неизменно просил: «Женя Наумов, дайте папироску!». На что Наумов традиционно же отвечал, цитируя его лекции: «Обычная поза дворянской фронды».

Уговорить Гуковского прийти на студенческую вечеринку было нетрудно. Он снисходительно давал себя уговорить. С некоторыми студентами он общался и у себя дома, и злые языки прозвали участников его семинара «гукины дети».

Я помню несколько вечеринок с его участием. Один раз мы поставили коллективно сочиненный пародийный спектакль на сюжет «Гамлета» Шекспира. Главный интерес спектакля состоял в том, что все речи действующих лиц пародировали те или другие фразы, словечки профессоров и их манеру говорить. Участниками спектакля были студенты А. Алмазов, Г. Бергельсон, Г. Бердников и др. Я изображала Офелию, конечно, сумасшедшую. Режиссером был И. Гликман. Подробнее об этом см. дальше. После представления была организована лотерея: все присутствовавшие должны были из вазы вытягивать билетики с именем литературного героя или мифологического персонажа и афоризмом. Билетики эти так удачно «вытягивались», что все были уверены, что это как-то хитро подстроено. Один солидный и, по нашим тогдашним понятиям, немолодой студент, недавно женившийся на совсем юной первокурснице, вытянул билет, на котором стояло: «Каменный гость» и афоризм Козьмы Пруткова: «Ревнивый муж подобен турку». Гуковскому достался билет: «Бог весны Бальдур» и афоризм из стихотворения Тредиаковского о весне: «Поют птички со синички, хвостом машут и лисички». Все это получалось совершенно случайно и вызывало дружный смех.

В нашем семинаре были признанные эрудиты такие, как Илья Серман и Анатолий Кукулевич. Посещали семинар Гуковского и известные своими успехами «звезды» — студенты старших курсов, но Григорий Александрович тщательно работал со студентами, делавшими первые робкие шаги в науке. Он подробно разъяснял, как надо составлять конспекты, собирать материал, как вести записи и располагать выписки и свои мысли на листе бумаги. Помню, как я, отчитываясь перед ним в том, как идет моя работа над докладом в семинаре, показала начерченную мною схему этапов восприятия художественного произведения. Он поглядел на меня с удивлением, очевидно, не понимая, какое отношение имеют эти «литературные мечтания» к моей работе, но никаких возражений не высказал, посоветовав начать с осмысления особенностей конкретных фактов, относящихся к теме моей работы. Г. А. был вежлив по отношению к своим ученикам, но требователен. Мою первую работу он заставил меня переделывать пять раз. Я ходила к нему на квартиру к Казанскому собору. Дверь мне открывал его брат — Матвей Александрович Гуковский, известный историк-искусствовед — знаток эпохи Возрождения, доцент исторического факультета, впоследствии — профессор и ученый секретарь Эрмитажа. Первый раз я испугалась при виде его. Он был небольшого роста, и на плече у него сидел большой кот. Матвей Александрович брал у меня рукопись, и через несколько дней на факультете мне ее возвращал Григорий Александрович со своими многочисленными замечаниями. Каждый раз он перечитывал ее, а между тем он был очень занят: читал курсы литературы XVIII и XIX веков, специальные курсы литературы начала XIX века и творчества Пушкина. Много идей курса литературы XVIII века, который он читал нам, вошли в его книги: 1) «Очерки по истории русской литературы XVIII века» (М., 1936), 2) «Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века» (Л., 1938), 3) «Русская литература XVIII века. Учебник для вузов» (М., 1939). Концепции, которые он развивал в лекциях «пушкинского цикла», были им изложены и всесторонне аргументированы в книгах: 1) «Пушкин и русские романтики» (Саратов, 1946; М., 1965), 2) «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (М., 1957). Работа над книгами сочеталась с педагогической и административной деятельностью.

В общем курсе истории литературы XVIII века Г. А. давал свою оригинальную концепцию тех социальных процессов, которые определяли подъем интеллектуальных и творческих сил общества времени становления новой русской литературы. В лекциях «пушкинского цикла» он характеризовал философию и эстетику эпохи, явившие себя в художественных особенностях литературы и в динамике формирования ее стиля.

Все мы посещали эти лекции, вне зависимости от того, были они для нас обязательными или нет. Весь факультет собирался слушать их. В аудитории (самой большой на факультете) яблоку негде было упасть. И конечно, привлекало не только содержание лекций, но и их блестящее исполнение. Лекции Гуковского увлекли многих студентов, меня в том числе. Они пробуждали живой интерес к широким горизонтам литературы и культуры, но, овладевая новым материалом и «пробуя себя» в разных сферах филологической науки, молодые люди не отказывались от «наработанных» материалов и от интересов, которые у них уже стали формироваться. Через год я перешла из фольклорного семинара Азадовского в семинар Гуковского, и XVIII век, его проблемы и его литература захватили меня, но тему для самостоятельной работы я выбрала «промежуточную», объединявшую научную проблематику фольклора и литературы XVIII — начала XIX века (поэма-сказка). То же было, когда я стала заниматься балладой «Жених» Пушкина. Фольклор и литература были в одинаковой степени «причастны» к этой теме. Однако Марк Константинович Азадовский шутливо обижался на мою «измену».