Воспоминания - [27]

Важным моментом лекций Орлова было то, что он уделял большое внимание содержанию произведений древнерусской литературы. Он передавал их занимательность, точность, картинность описаний в них. Так, он подробно рисовал картину похода и боев Игоря в «Слове», хотя отмечал и общность приемов описаний в воинских повестях. Рассказывая о Казанском летописце «Казанской истории» и отмечая воздействие фольклора и влияние традиции в этом произведении, он в то же время с огромным увлечением изображал картину осады и взятия Казани. При этом А. С. впал в раж. Как сейчас вижу его высокую, массивную фигуру с поднятыми вверх руками. Он рассказывал о подкопе и воскликнул: «Стены рухнули!». И в это время вдруг погас свет — это бывало частенько. В наступившей тишине раздался совершенно спокойный голос А. С.: «Ну, товарищи дорогие! Я вам не сова». И сняв со стула свою шубу, он спокойно удалился. Не менее важная особенность лекций Орлова, определявшая их занимательность, состояла в том, что он за памятниками, произведениями видел их создателей, которые были для него людьми, личностями. Это чрезвычайно приближало древнюю литературу к слушателям. Ведь в школе нам говорили: «Забудьте слово человек. Важен представитель класса». У Орлова возникал образ не только конкретных писателей, но и авторов анонимных произведений. К каждому из них у него было свое отношение. Были у него и свои симпатии и антипатии. Любил он, например, Владимира Мономаха, в котором видел деятельного правителя, храброго воина, ученого книжника, образованного человека, одаренного литератора и гуманного воспитателя. Иначе А. С. относился к принципам воспитания, содержащимся в Домострое. Здесь он видел скрытую за гуманными формулировками суровость. С большой симпатией говорил он о Максиме Греке и его трагической судьбе. Живыми для него были не только авторы, но и герои.

Сдавая экзамены, мы использовали конспекты лекций А. С. и стенограммы этих лекций. При этом он, забывая, что его идеи он уже изложил, удивлялся, когда мы отвечали, повторяя подробности из его курса: «Откуда вы это знаете?!». Орлов задавал и письменные работы и сразу же, прямо на занятиях, их проверял, давая короткие отзывы. Про Макогоненко он сказал: «Это что за гоголевская фамилия! А, ничего, ничего! Неплохо». Работой другого студента был недоволен: «Ну, уж это совсем Бог знает что!» — «Он с флота.» — «С флота или не с флота, а шарики хоть немного должны вертеться… Это что такое? Почему истЕна. Это от которой стены, от той верно?.. Вам, батюшка, стрижей впору гонять, а не рефераты писать!». Помню, как он ругал одного студента — поэта, написавшего поэму о Маяковском, которая заканчивалась словами: «Ваша жизнь — большая эпопея, не по эпопее эпилог».

Интересовался А. С. и нашими успехами у других преподавателей, в параллельном семинаре: «Чему вас Мишка учит, ну-ка покажите!». Он имел в виду доцента Михаила Яковлева. Несмотря на суровость, Орлов проявлял внимание к студентам, он относился к нам с теплотой. Когда я однажды отсутствовала на лекции из-за болезни, он заметил это и спросил: «А где этот худенький, бледный товарищ? Заболела? Вот изучала язычество и заболела. А все прилежание!».

На своем юбилейном вечере А. С. Орлов, вспоминая наш курс, сказал: «Я заманивал их в науку». Я помню один из эпизодов этого «заманивания». Во время одной лекции, упомянув открытие одного из медиевистов, Орлов мечтательно произнес: «А знаете ли вы, как делаются открытия в нашей науке и как их переживает ученый? Вот сидишь ночью в столовой в полной тишине, разбираешь рукописи, и вдруг тебе становится ясно что-то, о чем не догадывался никто до тебя. Ты сделал открытие, но сказать об этом некому, даже и ученые собратья могут не оценить его, так как не знают всех деталей, всех оттенков научной загадки, которую найти в историческом и литературном материале тоже непросто. Душа твоя поет, но это твоя тайна».

Историю русского языка у нас читал блестящий ученый Сергей Петрович Обнорский, впоследствии академик. Он был очень интеллигентным и вежливым. Его предмет нам давался тяжело, мы и грамматику современного русского языка плохо знали. Обнорский ободрял нас. Задавал он нам отрывки из хрестоматии Буслаева, которые мы переводили с большим трудом. Академик Орлов иногда помогал нам в переводе, подсказывал. Однажды я подошла к нему и попросила помочь перевести отрывок, начинавшийся «Яко како». Но мы не успели прочесть его на занятиях и перенесли перевод на следующую неделю. Я опять попросила помощи у А. С. Орлова, думая, что он не помнит, что уже переводил, но он посмотрел и воскликнул: «Как, опять яко како!».

Античность нам преподавал Иван Иванович Толстой. Его лекции отличались и большой содержательностью, и высокой эмоциональностью. Запомнился его рассказ о путешествии по Греции. Он рассказывал, что, когда он увидел Парфенон, он упал на колени и поцеловал землю неожиданно для себя самого. Помню, как он объяснял нам ритуальную природу мата и рассказывал, как он встретил в Греции пастуха, который ругался с упоминанием матери, что непосредственно восходит к древним обрядам плодородия. Античные тексты были в его изложениях живыми и трогательными. Помню, как он разбирал эпизод прощания Гектора с Андромахой.