Воспоминания - [44]
Художники по-разному восприняли это постановление, по существу содержащее в себе лаконический смысл, сводящийся к лозунгу «За качество продукции!» Одни толковали это как раскрепощение искусства от тематики, т. е. аполитизация искусства; более способные воспринимать идеи диалектического материализма понимали, что в стране борющегося класса не может быть отвлеченных идей и что искусство действенно, поскольку оно отражает эпоху. Наша эпоха является богатейшим материалом для творчества. Пафос борьбы за новую жизнь и перестройку человека в своем стремлении к созданию бесклассового общества является неисчерпаемым содержанием, которое должно целиком захватить эмоционально-творческим подъемом художника. Эти новые формы и новое содержание само по себе есть путь к созданию пролетарского искусства.
Я не истолковал постановление это как некую амнистию искусству, как его аполитизацию. Я не допускал, чтобы в стране, охваченной энтузиазмом строительства и борющейся за создание внеклассового общества, искусство могло быть безучастно и аполитично, но тем не менее в то же время постановление дает возможность художнику без административного нажима проявить себя в искусстве, свободно и без ограничений показать себя в ретроспективном объеме.
Я рассматриваю постановление ЦК как меру, которая кладет предел механическому воспроизведению революционных сюжетов старыми передвижническо-академическими методами.
Пора поставить вопрос о создании большого стиля пролетарского искусства. Для этого потребуется колоссальная работа над созданием новой техники, цвета, яркости для отображения нового содержания. Великое искусство не создавалось в быстрый промежуток времени. Для создания его требовались целые века, и только современные большевистские темпы превратят века в годы, и мы видим, что за пятнадцать лет происходит процесс большого брожения в искусстве: уже резко ставится вопрос о качестве, уже содержание перестало мыслиться без формы и форма без содержания. Художническое мировоззрение окончательно переключено. Художники в своей массе отдают отчет перед великими задачами сегодняшнего момента. Мы должны взять от старых мастеров пафос и мастерство, от современных — цвет, содержание и вкус к искусству, и я приветствую ориентацию на Рубенса, Рембрандта, прибавлю Тициана, Рафаэля, Эль Греко, обхожу Репина, как недостаточно яркого мастера с пониженной цветовой волей, предлагаю Сильвестра Щедрина, Левицкого, Сурикова, Врубеля, Сезанна, Дерена, Пикассо.
Устраивая свою ретроспективную выставку, вызвавшую большой общественный интерес, я имел в виду ту главную задачу, которая сводится к сопоставлению двух главных периодов моего творчества — дореволюционного кубофутуристического, эпатирующего против общественных устоев и вкусов тогдашнего общества, и периода послереволюционного.
Решено было устроить мою ретроспективную выставку начиная с первого «Бубнового валета». Выставка должна была быть открыта в марте 1933 года. Перед ней прошли две персональные выставки — Кончаловского>[228] и П. Радимова>[229]. Первая потерпела полный крах. Она не имела успеха, во-первых, из-за абсолютного отсутствия какой-либо связи с современным устремлением, во-вторых, из-за сравнительно однообразного содержания. Натюрморт и пейзаж превалировали на восемьдесят девять процентов, по качеству, правда, весьма высокие. Большой холст — портрет Пушкина>[230], изображенного в момент работы с пером в руке, приставленным ко рту, с глуповатым выражением лица (вполне допускаю такое выражение в момент творчества) и со скрещенными голыми ногами, не вызвал того, на что рассчитывал художник. Скучный серый фон стены, плохо написанное окно, слишком хорошо написанный натюрморт с кричащим цветом желтого одеяла, по существу ненужная выдумка с голыми ногами — все это вызвало сомнение и общую неудовлетворенность. Пресса единодушно раскритиковала выставку>[231], несмотря на всю помпу, с которой старались устроить этой выставке заправилы кооператива.
Перед выставкой я страшно волновался. Атмосфера «Всекохудожника» невероятно густа. Она наполнена людьми, которые, собственно, ни в одном учреждении в наше время не могли бы так благополучно и почти бесконтрольно находиться. Это люди, ранее работавшие в самых антихудожественных залах — вроде Дациаро или Аванцо>[232]. Например, П. П. Сауров>[233], который содержал галерею на Тверском бульваре против памятника Пушкина, где он вел торговлю картинами гнуснейшего качества и содержания, вроде Сусанн, Саломей с головой Иоаканаана, Амуров и Психей и пр., которые находили спрос среди разбогатевшей замоскворецкой плутократии, домовладельцев, зал для свиданий, наряду с знаменитыми органами с репертуаром «Не белы снеги», «Лучинушка», «Вниз по матушке по Волге» и пр. и с чучелой-автоматом наверху, изображающей дирижера, не в такт музыке дрыгающей рукой. Этот П. П. Сауров во «Всекохудожнике» занимает самое важное место по выставочной части. Он заведует экспозицией, в его руках находится торговля картинами. Легко себе представить его вкус и симпатии к продукции, поступающей для выставок, а с этим и его вообще отношение. Ко мне, правда, он относился с большим уважением, но при развеске моей ретроспективной выставки, начиная с первых выступлений со всеми кубистическими, футуристическими и прочими периодами, совершенно недоступными пониманию этого торговца Саломеями, он держался диктаторски и не допускал никого, даже и меня самого, вмешиваться в это дело до самого конца. И надо сказать, что в общем развеска оказалась удовлетворительной, за исключением немногих деталей и так называемого эклективного отдела, где были собраны работы переходного периода. Здесь он столкнулся с А. М. Эфросом, который с пеной у рта доказывал, что такую сложную ответственную выставку, как лентуловская, нельзя поручать вешать «сауровым».
