Воспоминания - [3]

Действие атеистической литературы оказывалось прямо противоположным её назначению.

А ведь были и ещё книжки дореволюционного, да и некоторые советского издания, которые можно было прочесть. Достоевский, Толстой. «Исповедь» Толстого произвела достаточно сильное впечатление. Я окончательно пришёл к выводу, что без Бога жизнь не только бессмысленна, но и унизительно абсурдна.

Но вот искусство, живопись, музыка, церковная архитектура, которая мне очень нравилась, говорили другое. И это всё обман и следствие обмана? Чушь какая-то…

И тут попадается мне книга Бердяева «Sub specie aeternitatis (Под знаком вечности). Опыты философские, социальные и литературные».

Книга произвела на меня потрясающее впечатление. После официальной идеологии было такое ощущение, что из грязного вонючего сортира ты вдруг выходишь на широкое поле, покрытое цветами, над тобой голубое небо и солнышко светит и птички поют. Воздух свежий, живой. Я почувствовал, что здесь – моё, родное». И с тех пор это отношение к русской религиозной мысли, и, главное, к Православию, питавшему эту мысль, продолжало только укрепляться. Особенно, когда, наконец, я пришёл в Церковь.

Нас в семье было два брата. И у нас была прекрасная няня, тогда говорили «домработница». В те времена мои родители, инженер и учительница, оба работавшие могли себе позволить нанять домработницу. Она была у нас как член нашей семьи и любила нас с братом, как родная. Звали мы её тётя Таня. Она была православной верующей. И вот однажды, не спрашиваясь у родителей, отнесла моего маленького тогда брата в Елоховский собор, и там его окрестили. А я оставался некрещёным. И вот что интересно. То, что я не крещён, меня как-то постоянно беспокоило, и в тот период, когда я считал себя в Бога неверующим. Почему я говорю «В тот период»? До школы у меня были религиозные и переживания и вопрошания, хотя не всегда осознанные, а иногда и осознанные. Лето мы с братом проводили в Старой Рязани – бывшей когда-то, до сожжения её Батыем в 1237 году столицей Рязанского княжества. Там, где стояли городские укрепления, сохранились валы, а близ реки, под холмом, где находилось кладбище, сохранилась полуразрушенная, разорённая церковь. Само место напоминало об истории, да и местные мальчишки рассказывали обо всём, что здесь происходило в 13 веке так, как будто они сами, или по крайней мере их родители всё видели. Я любил бывать на кладбище, рисовать памятники и любил заходить в церковь. Да, там всё было разорено, но было так таинственно. Оставалось какое-то ощущение, что там есть то, чего нет в другом месте. И представлялось, что когда-то, не так уж и давно, вот здесь разжигали кадило, и плыл по церкви кадильный дым. И люди стояли и молились, и священники служили в своих облачениях…. И вот мы с местными обсуждали: может Бог всё же есть?

Потом бабушка переехала в Москву, мы перестали ездить в Старую Рязань. А тут ещё школа со своими заботами, олимпиады разные и прочие детские и юношеские увлечения и дела. О Боге не очень вспоминалось до тех пор, пока я не перешёл в новую школу, и началось всё то, о чём я уже написал. Хотя любовь к Старой Рязани была всегда и остаётся. И это сильное чувство.

У меня была ещё одна бабушка, украинская, православная. Редко, но она говорила нам о Христе. Жалела, что я не верил в Христа, но спрашивала: «Но ты на Него не плюёшь»? Так вот она спрашивала. И я решительно отвечал, что, конечно, нет! Помню, она даже картинки какие-то показывала на евангельские темы. И это отложилось в памяти. Это и её молитвы сыграли, конечно, роль в моём приходе в Церковь.

К двадцати годам я решил креститься. Перед этим мы с друзьями ездили на студенческих каникулах в Углич, Кириллов, Ферапонтов, Кижи. Поездка была чудесная. Особенно сильное впечатление произвели Кижи. Лежим мы себе на траве, серый такой денёк, дождик мелкий моросит, а над нами высятся дивные кижские храмы. А внутри храмов внезапный праздник ярких красочных икон. Потрясающе. И это всё – ошибка, ложь? Да не может быть! Вот отчасти под впечатлениями от этой поездки, я почему-то решил, что креститься буду где-нибудь там, на севере, в одном из деревенских храмов. Да, ещё может из соображений конспирации: в семье и в университете надо было всё это скрывать во избежание скандалов и возможного вылета из университета.

Была весна, мне недавно стукнуло двадцать лет. Приближалась Пасха. Я не знал, есть ли кто-то ещё верующий из моих друзей, но предполагал, что нет. Но вот Саша Юликов – художник, у которого я брал Евангелие, а потом и некоторые книги по религиозной философии, спрашивает меня: «А ты на Пасху в Церковь пойдёшь?» Я говорю: «Да, пойду». Он предлагает: «Пошли вместе».

Можно было догадываться, что он верующий, но прямо я его об этом не спрашивал. Кто знает, думалось тогда, может быть, он просто разной философией увлекается.

И вот на Пасху поехали мы с ним вместе в церковь. Я уже знал, что у него есть знакомый священник. Туда и поехали. В Тарасовку по Ярославской дороге. Идём ночью от станции. Темно, звёзды, снег кругом. И вот впереди показывается церковь, в окошках тепло горят огни. Нас провели на хоры. Народу много. Но что поразило меня тогда, так это то, что рядом с нами на хорах ещё молодёжь. Значит я не один, мы не одни. И все крестятся. И я тоже крещусь с радостью, а не потому, что не хочу выделяться. Пошёл крестный ход, в храме зажгли свечи. Я чувствую себя как бы охваченным этим морем огня, радости, единения со всеми. И, конечно, потрясающая служба. Из слов мало что понимаю, но «Христос воскресе!» и «Господи помилуй» – уж это-то понятно. Читают Евангелие на разных языках. Один из священников читает по-гречески. Это, как я узнал потом, о. Александр Мень. Он-то и был, оказывается духовником моего приятеля Саши, и книги-то по религиозной философии, которые я читал, как это уже впоследствии оказалось, были из его библиотеки.