Воспоминания (Из книги «Частное владение») - [12]

И опять забытье, зыбкая ирреальность, накатившая тоска, страх перед исподволь готовящейся встречей, попытки подняться с постели, опорожнить полупустую бутылку, безвозвратно утерянный покой, мучительная тревога, смятение, лихорадочная дрожь, чернота, все вокруг черно, тяжесть в груди, острые уколы боли, чугунная голова, роковые предчувствия, невыполнимое желание убежать, нахлынувшая паника, дикое биение сердца, онемевшее тело, неизбежное появление лица, которого ты так боишься, фигура Эулалии, вызванная непомерностью твоего страха, уже различимая в полумраке, все ближе, яснее, четче: волосы, кожа, глаза, губы, щеки, суровая, отчужденная, онемелая, горький упрек во взгляде, ее присутствие мучит, жжет тебя огнем, прорывает плотину страха, давая выход той вине, что накопилась внутри, — минуты или часы страданий, стонов, слез, запоздалого и бесполезного раскаяния, смутных воспоминаний о неуслышанных мольбах, протестов, уже ненужных уверений в любви, бесконечная ночь на грязной постели, с которой невозможно подняться, словно ты пустил на ней корни; бесконечная ночь освобождения от того, что хранил внутри, — призраков, заблуждений, бесчестья, трусости, страха — полный курс фрейдистской терапии, всего за одну порцию гашиша.

II

«…et existe autant de différence de nous à nous-mêmes que de nous à l’autrui».

Montaigne[18]

Перекресток дорог: не часто в жизни у меня возникало это чувство, но в то лето я явственно ощутил, что твердая почва уходит из-под ног и судьба может измениться, выбрать совсем другие пути. Несмотря на полную неспособность к математике и прочим наукам, я сдал государственный экзамен, которого так боялся, и со смешанным чувством радости и страха обдумывал открывавшиеся передо мной возможности. Я знал, что навсегда покидаю свой теплый уголок — яичную скорлупу родного дома, расстаюсь со школой, и инстинктивный страх перед прыжком в пустоту, в неизвестность омрачал мои светлые ожидания будущей самостоятельности. Трудность выбора пути, сознание того, что из-за домашних осложнений я должен зарабатывать на жизнь, мучили меня, лишали сна. Тревожными ночами, лежа в постели с открытыми глазами, я чувствовал желание убежать, вернуться назад, к веселой беззаботности детства, спрятать голову под крыло, укрыться во чреве матери. Однако с приближением грозного и желанного дня вступительных экзаменов в университет такие порывы возникали все реже: отцовская опека, гнетущая атмосфера родительского дома постепенно стали для меня нестерпимы. Стремление бежать от прошлого оказалось гораздо сильнее неуверенности в будущем. Оставалось всего несколько дней до начала занятий, а я все еще колебался, не зная, какой факультет выбрать: сначала я решил пойти на историко-филологический, но жуткие воспоминания о преподавании литературы и истории в школе удерживали меня от этого шага. С другой стороны, осторожное давление отца, мечтавшего о более выгодной карьере для своего сына, и пример старшего брата склоняли меня к занятиям юриспруденцией. Внимательно взвесив все за и против, я принял поистине соломоново решение: обучаться на двух факультетах сразу. Время и обстоятельства, думал я, несомненно, укажут выход из этого трудного положения.

У меня были серьезные причины, чтобы безропотно согласиться на карьеру юриста: неодолимое желание путешествовать, увидеть мир, вырваться за пределы Испании, породило во мне странную, нелепую мысль стать дипломатом. В те времена, когда иностранный паспорт, дающий возможность покинуть полуостров, был ревностно охраняемой привилегией избранных, профессия дипломата, словно чудесная панацея, словно «сезам, откройся», позволяла жить среди людей других наций, познакомиться с другими странами, своими глазами увидеть далекие земли, о которых я узнавал в детстве из рассказов дядюшки Леопольде и со страниц чудесной «Географии в картинках». Любая страна казалась мне лучше моей родины, и, бессознательно повторяя опыт Бланко Уайта[19], покинувшего Испанию полтора века назад, я предчувствовал, что изгнанничество было бы для меня не наказанием, а подарком судьбы. Хотя мне совершенно не свойственны хладнокровие и умение приспосабливаться к обстоятельствам, необходимые дипломату, причины моих юношеских устремлений понять очень легко. С гордостью я представил на суд родных окончательный проект своего будущего: стать вторым Полем Мораном[20] — блестящим, изысканным, образованным, в совершенстве владеть языками и сочетать занятия литературой со светским игом дипломатической службы. При этом незнание других языков, кроме испанского, ничуть не смущало меня: я изучу их. Вооруженный юношеской категоричностью, я рвался в бой и собирался освоить множество дисциплин, не принося в жертву свое неискоренимое пристрастие к литературе.

Когда я впервые попал в университетские аудитории и дворики, у меня совсем не было друзей: немногие школьные приятели учились на других факультетах, а я усердно штудировал законы и право со студентами, которые не вызывали желания узнать их поближе. На лекциях по истории и литературе тоже не оказалось ни одного знакомого лица. Но именно благодаря этому изначальному одиночеству я с первых дней с головой ушел в учебу. Занятия на двух факультетах, сложности с расписанием, невозможность посещать все курсы вскоре поставили меня перед выбором: я решил усердно изучать юриспруденцию, а на остальных лекциях присутствовать в качестве вольнослушателя. Этот выбор, без сомнения, объясняется тем, насколько однообразно и примитивно преподавали литературу. Мое собственное увлечение было глубоким и серьезным, поэтому я боялся, что, наслушавшись пустых и глупых речей, возненавижу то, для чего появился на свет, изменю своему истинному призванию. Уж лучше изучать скучные, но безвредные материи, думал я, если в будущем они могут помочь поступить в дипломатическую школу, чем понапрасну тратить лучшие годы на бессмысленные занятия по литературе, обрекая на гибель свой писательский талант. За исключением курсов Висенса Вивеса