Воспоминания И. В. Бабушкина - [69]

Г. Дадонов, утверждающий, что пьянство введено в систему, сделал такое заключение на основании показаний общества трезвости. Конечно, мы, рабочие, отлично знаем, что из себя представляют многие общества трезвости, и что они будут представлять, благодаря их официальному положению при введении новой системы, т.-е., когда царь-батюшка захотел быть кабатчиком, а министр Витте целовальником; достаточно упомянуть исключение графа Толстого из почетных членов московского общества трезвости. Пусть просят мне гг. культурники,—но не нужно быть пророком, чтобы утверждать, что не им суждено быть руководителями названных обществ, а займут эти места разные чиновники и батюшки. «Искра» надеется вскоре познакомить читателей с одним трезвенным обществом, которое усиленно искореняет пьянство... Совершенно верно, г. Дадонов, «магарычи» существуют и существуют не только в Иваново-Вознесенске, но и в Петербурге, Москве, на юге и почти во всей России. И это есть зло, с которым уже ведется борьба каждым культурным рабочим, но мы не можем согласиться, что это является «одним из страшных зол фабричной жизни», хотя бы потому, что если поступивший ткач приглашает человек 10—15 и покупает им % ведра водки, то смешно думать, якобы он этим заставляет их пьянствовать, а не просто выпить после работы и поздравить его с поступлением. И ведь это происходит не ежедневно на фабрике, и притом на такие «магарычи» удается попасть 1—3 раза в год. И уж поистине «не так страшен чорт, как его малюют» общества трезвости и г. Дадонов. Мы же позволим задать вопрос: почему у нас упомянутые «магарычи» есть «пьянство, до некоторой степени введенное в систему» и «являются одним из страшных зол фабричной жизни», а у таких культурных личностей, как даже у литераторов, разные юбилеи, обеды, чествования, где выпивается вина и водки уже во всяком случае не меньше на человека, чем на любых «магарычах», почему, спрашиваем, это не есть «пьянство, до некоторой степени введенное в систему», а, г. Дадонов? Почему, когда их высочество «выпил бокал за здоровье», дальше «провозгласил тост», «ответил здравицей», дальше «выпил за князя» и так без конца, пока от разных «здравиц, бокалов, тостов» не напьются до осатанения, почему, г. Дадонов, это не есть «пьянство, до некоторой степени введенное в систему» и не есть «одно из самых страшных зол жизни» высших образованных классов? Вот, напр., министр Сипягин, об’езжая это лето, всюду принимал предлагаемые обеды и был пьян хуже сапожника (извиняюсь перед товарищами за такую фразу), а что это верно, то рабочие видели, как он с Морозовского обеда выходил «еле можахом», а приезжал-то, по простому выражению рабочих «за брюками». И разве г. Дадонов, все вышесказанное не развивает в «поголовное массовое пьянство»? Еще раз: почему наши «магарычи»» есть «пьянство, до некоторой степени введенное в систему», а все вышесказанное остальное нет? Мы знам, почему и не будем умалчивать об этом. Разница, г. Дадонов, вся в том, что вы, литераторы, а тем паче разные превосходительства, высочества и т. п. трезвенники пьете в хороших ресторанах, клубах, квартирах, дворцах, а мы бедный народ, на задворках, за подворотней буквально и, в лучшем случае, летом на тощей травке с такою же тощего качества закуской, и если выпьем, то особой своей не можем хвалиться, мы тогда бледны, слабы. А виде-ли-ли вы пьяного г. Сипягина? Он трезвый выглядит точно большой медный куб, а пьяный еще краснее становится (кстати, советуем ему пить меньше, дабы не сгореть от спирта, подобно бывшему екатеринославскому губернатору ген. Келлеру). Но, если мы пьем на задворках, то это не дает вам права называть нас пьяницами, а других трезвенниками! Когда читаешь газеты, то видишь одно и то же: в каждом номере пестрит здравица, бокал, тост и т. п. Всю жизнь люди проводят с поднятым бокалом в руке, гг. же литераторы стараются умиляться, описывая благородные выпивки. Эх, гг. литераторы, что может быть позорнее этого?! Поневоле напрашивается вопрос: где же общества трезвости? Где г. Дадонов? Где его наблюдательность? И почему он не .скажет: «и почти ничего не развила из себя» образованность? Чего же они в самом деле молчат? Очень просто, они боятся, чтобы им кузькину мать не показали, а потому молчат про указанное пьянство. Другое дело—рабочие; про них все можно говорить; рабочий связан, а потому, почему же не подойти к нему и не плюнуть ему в харю? Й вот ополчаются разные общества трезвости, а за ними и гг. Дадоновы.

С пьянством покончили, но с г. Дадоновым еще нет. Относительно того, что приходится встречать у некоторых рабочих триковые штаны, то в этом мы ничего, кроме хорошего, видеть не можем. И в самом деле, что тут удивительного, если, живя в городе, рабочий износит то, в чем ходил в деревне, и теперь покупает городскую одежду? Неужели г. Дадонов признает городской костюм ненужным для крестьян и предлагает оставить навсегда деревенский костюм для города? Если да, то это значит за одно признавать желательным оставление в деревнях черных изб. Я не думаю в данном случае возводить на г. Дадонова обвинение в осмеивании костюма, а подчеркнул то, что желательнее из двух предположений. Очень давно уважаемый нами Плеханов говорил про рабочих («Русский рабочий в революционном движении»), что они часто выгодно отличаются в смысле костюма от интеллигенции (к сожалению, сейчас не имею под руками названной книги и не могу процитировать слова уважаемого автора). Во всяком случае, лучше пусть будет излишняя щеголеватость в костюме, нежели небрежность.