Воспоминания глупого кота - [9]
Что касается кухни, дела обстоят еще хуже. Вот я на кровати, в ногах Ми́чу, и дрыхну без задних лап. Внезапно посреди сна, чувствую, как из мойки до моей мордочки досносится нечто нежное. Сработало. Так со мной происходит всегда, один рывок – и там, на кухне, я сталкиваюсь лицом к лицу с изумительным, необыкновеннейшим куском мяса, завернутым в серебристую бумагу – фольгу, или же оно лежит в пластиковой коробочке с крышкой, нагло бросая мне вызов: “Давай-давай, ну-ка съешь меня, давай быстрее”. Я его не ем, но вгрызаюсь в него зубами, и что самое худшее – неважно голоден я или нет. А ведь я не могу пожаловаться, что меня держат в черном теле, ограничивают порцию еды, едва я становлюсь чуть тяжелее. Но эта мечта, этот сон, овладевает мной, и я, как марсианин из телефильма, два-три раза кусаю коробку без толку, и возвращаюсь в кровать. Ну что я могу поделать?
Если хорошенько подумать, у домочадцев имеется уйма причин, чтобы задать мне трепку.
Но, признаюсь, что я – большой везунчик. Когда кто-нибудь собирается намылить мне шею, всегда есть кто-то, кто меня защищает. Как правило, это Уксия, которая собиралась быть ветеринаршей, что делало честь ее характеру защитницы животных. Хотя теперь мне кажется, все изменилось, и она мечтает о биологии.
- Бедняжечка! – всегда очень ласково говорила Уксия. – Если сейчас вы его побьете, он никогда не поймет, почему вы это сделали.
Ясный перец, что я молчу. Думаю, что теперь я понимаю, почему они злятся, но позволяю себе маленький обман. Если кто-нибудь из домашних бранит меня или грозит мне пальцем, я прикидываюсь ничего не понимающей невинной овечкой. Я смотрю на них с удивленно-испуганной мордочкой, словно спрашивая кого-то: “ну за что это все?”, и этого достаточно. Так что, что бы они там не говорили, в конце концов они признают правоту моей защитницы.
Правда, со своей стороны я сделал все, чтобы оправдаться. Даже поставил настоящий цирковой номер, чтобы посмотреть, вернул ли я себе их ослабевшую от моих проказ симпатию. В течении нескольких секунд я разглядываю свой хвост, а когда понимаю, что домашние внимательно смотрят на меня, то начинаю прыгать, стараясь ухватить хвост зубами. Думаю, это – забавный спектакль, потому что все рассмеялись и, похоже, забыли, что я был ночным воришкой, впившимся в вареное, или жареное мясо зубами, или же оставил свое дерьмишко под стулом в углу столовой.
Хотел бы я покончить с этим пиратством. С тем, что происходит, вот только не знаю, как это сделать. После каждого преступления у меня самые лучшие намерения. Мне больно от того, что они правы, сердясь на меня, но у них есть на это причины. А у меня нет способа добиться того, чтобы ко мне не приходил этот сон, эта слабость. До тех пор, пока тот, кто всем заправляет, и он же тот, кто больше всех злится, однажды не огрел меня по спине ботинком.
Глава 10. Виртуоз отдыхает.
О моих хитрости и ловкости говорилось множество вещей. Домашние рассказывают о них чужакам с неким удовлетворением, которое не перестает меня удивлять. Порой у меня создается такое впечатление, что они говорят об этом, словно укоряя меня за то, что является скорее результатом моего ума, и изворотливости, нежели достоинства и добродетели. А достоинство и добродетель вполне могли бы украсить такой персонаж, которому их приписывают, проще говоря, меня.
К примеру, моя ловкость во время ловли птиц. Для меня поймать птицу – раз плюнуть, для них же это означает подвиг, хоть они это ненавидят и питают к этому отвращение. По утрам, когда жара, дверь на балкон распахнута настежь, и растянут тент, чтобы защитить от солнца мебель в столовой, я занимаю свою позицию, на самом верху серых металлических перил, спрятавшись за стенкой. В соседнем парке птицы перелетают с тополя на тополь. Как я уже говорил, некоторые деревья выросли так, что их верхушки находятся гораздо выше нашего третьего этажа. Иногда, стараясь спастись от жары, птицы садятся на перила, под навес. Я по-прежнему неподвижен, даже не дышу, словно один из многих предметов, находящихся на балконе. Когда птица успокаивается, она приобретает уверенность и перестает смотреть по сторонам, быстро вертя головой туда-сюда. Тогда мне и нужно-то – стремительно и резко протянуть лапу, и... Попалась птичка. Сначала я кусаю ее за шею, чтобы она обессилела. Затем крепко хватаю своими острыми зубами, и все ее усилия выжить бесполезны. Кроме того, жуткая паника ее парализует.
Бегонии-матери эти бесхитростные сценки охоты представляются ужасными. В отчаянии она исступленно орет, когда застает меня за этой самой работенкой или когда птица уже в зубах, и она не может ничего предотвратить. Бегония гоняется за мной, преследуя повсюду, до тех пор, пока у меня не остается иного выхода, кроме как выпустить добычу, причем делаю я это добровольно. Ведь мое удовольствие заключается не в том, чтобы съесть животинку, а в самой охоте на нее и разве что в первом укусе, когда я слушаю, как рвутся сухожилия на шее летуньи. В любом случае, я не понимаю, из-за чего мать впадает в такую истерику, иной раз до смешного. В конце концов, ловля птиц не только один из моих инстинктов, но, ко всему прочему, и одно из самых редких моих развлечений, которые остаются мне жаркими утрами в пустом доме. Ах, эти провокаторши-птицы с их писками, визгами и чириканьем! Очень правильно говорит Уксия в мою защиту, я – хищник.