Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - [19]
Во всю свою жизнь я питал особенное благоговение к святым благоверным ярославским князьям Феодору, Давиду и Константину, всегда у меня была их икона, и в трудные дни моей жизни всегда обращался к ним с молитвой о помощи и невидимо получал.
«Святые Благоверные Княже, Феодоре, Давиде и Константине, молите о нас».
Служба шла хорошо, я считался исправным и исполнительным офицером, если мне что-либо поручали, то я гордился этим и старался выполнять как можно лучше. В полку меня любили. Осенью сбиралась большая компания на охоту с гончими: С. З. Костырко, М. А. Сушевский, В. С. Савельев, С. Л. Ушаков, И. А. Перцев, А. П. Ушаков и др. Уезжали за 15–20 верст к Карабихе, Шопше, Семибратову, к Троице на Пахне, Норскому, Савинскому, Яковлевской слободе. Гончих собак сбиралось до 12–15 смычков, и так как ходили довольно часто, то стая была дружно-спетая. Хорошо и приятно было послушать «гон» в осенний серенький денек… а потом привал-полдник с водочкой, закуской и чайком, где-нибудь на лесной полянке… Сколько «охотничьих» рассказов, сколько смеху. Было здорово тело и здоровый дух.
Конец 1883 года ознаменовался началом невинных ухаживаний за барышнями в сентиментальном духе: встречи, речи, вздохи, цветочек… и непременно — луна… тем и кончалось.
В 1884 году брат Александр приехал из Болгарии женатый и больной, занял мою комнату, а я с полком ушел в лагерь в Москву. Заняли лагерь гренадерской дивизии на Ходынском поле. Гренадерские полки ушли на наши места.
В московском лагере вначале я застудил флюс, получилось затвердение, зубной врач Барс (Кузнецкий мост) вскрыл это затвердение, и, по приезде в Ярославль, образовалась фистула. Доктор-хирург Линденбаум сделал мне операцию, и я два года носил повязку, шрам на левой щеке остался на всю жизнь.
Московские лагеря прошли легко и весело. Офицеры полков 35-й пехотной дивизии составили громадный хор и дали несколько концертов в «Кукушке» — лагерном собрании, около Малой Всесвятской рощи, в большом круглом павильоне, подаренном с выставки 1882 года. На всех концертах присутствовал генерал-губернатор князь Долгорукий и все высшее начальство и московская аристократия — мы затмили гренадер. Полковой праздник 30 августа прошел блестяще. В начале сентября мы возвратились в Ярославль. Я произведен в подпоручики. Был выбран библиотекарем, заставили составить каталог для приобретения новых книг, дали 5000 руб., и я отправился в Москву, где прямо обратился в книжный магазин «Нового времени», и заказ был исполнен образцово. Магазин в благодарность подарил громадный ящик «легкой» литературы… Книги военной литературы были выписаны от Березовского[43]. Был заведен строгий порядок со штрафами, офицерство читало много, и я, пробывши библиотекарем 4 года, так изучил вкус читателей и читательниц, что пришедшему денщику с запиской без указаний книги я знал, что дать, и редко ошибался. По книге выдачи было видно, что читает каждый офицер. К стыду, надо сознаться, офицеры мало уделяли внимания военной литературе. Потом на войнах я воочию видел этот пробел специально-военных знаний наших офицеров — мастер должен знать свое дело. У редкого офицера были свои собственные специально-военные библиотечки, разве где-нибудь валялись два-три устава. «Разведчик»[44] Березовского все-таки заставлял интересоваться новостями, и его кое-кто из офицеров выписывал.
Мне с приездом брата, да еще женатого, дома стало неудобно, и тесно, и плохо — ютился в уголку, принять товарищей было невозможно. Я с братом Александром не сходился во взглядах во многом, часто спорили и дулись друг на друга. Я хотел даже переехать в город, поближе к казармам, мне надо было ежедневно шляться, часто по грязи, в дождик, в снег.
Настал 1885 год. Я часто стал ходить в театр, играла драматическая группа Борисовского; из пьес врезались мне в память «Гражданский брак», «Майорша», «Гамлет», «Гроза». Я полюбил театр и сделался завсегдатаем, мне даже назначили место в 12-м ряду, кресло № 100, как раз посередине ряда против средней дорожки. Полкового собрания и бульвара я не посещал, многие удивлялись, а меня не тянуло.
