. Следил он за нашим каждым шагом, в отпуск домой увольнял только по праздникам до восьми часов вечера, к вечерней поверке все должны быть налицо в команде. Я толстыми сапогами стер выше щиколотки левую ногу, образовалась большая рана, и я каждый день должен был ходить на перевязку в полковой околоток. Доктор смазывал рану какой-то желтой мазью и посыпал белым порошком, после чего я от боли с полчаса скакал на правой ноге. Больная нога чуть не лишила меня возможности быть отправленным в юнкерское училище. В начале августа нас всех вольн[оопреде ляю]щихся командировали в Москву для держания вступительного экзамена в юнкерское училище. В Москве нас поместили в Крутицких казармах, что представляли эти казармы — один Бог ведает… грязь, вонь, пища отвратительная, и это все под боком командующего войсками. Многие, и я в том числе, спали на воздухе — на крыше крыльца в подвальное помещение… Всех собралось более 400 человек
[36]. Начались экзамены, и я в среднем получил десять баллов, но так как прогимназисты поступали без экзамена, то нам, за неимением свободных вакансий в младшем классе, предложили поступить в «приготовительный», я согласился
[37]. Начальник училища был полковник Н. И. Галахов. Мой командир 1-й роты — полковник Тимофеев (Тимоха). Командир 3-го взвода — капитан В. П. Асеев. С первых же дней я попал в такую переделку — ужас: все по расписанию, по образцу, по правилам, все согласно Инструкции для юнкерского училища, утвержденной начальником штаба Московского военного округа генерал-лейтенантом Духовским. Первое время означенную инструкцию целыми часами изучали «в зубок». Как ни было трудно, но мне это нравилось и, по правде говоря, усвоилось на всю жизнь. Любил во всем порядок. Как, бывало, красиво было: выйдет юнкер в отпуск, кепи с ярко вычищенным гербом и султаном, шинелька в обтяжку — ни одной морщинки, пояс вычищен как лаковый, на руках белые замшевые перчатки, талия как у барышни… загляденье. Юнкера были молодец к молодцу — Москва любовалась, и были же красавцы, как я помню, юнкер нашей 1-й роты 1-го взвода Николай Баньковский — загляденье. Дисциплина была строжайшая. Строй и гимнастика были тяжелы — нередко из манежа приходили все мокрые до нитки. Взводный унтер-офицер у меня был юнкер Тарасов, отделенный — юнкер Романов. Отношение между юнкерами старшего класса к юнкерам младших классов было как [у] начальников к подчи ненным. Кормили юнкеров хорошо — сытно, но и аппетит же был у нас: я съедал две больших тарелки супу или щей, тарелку каши и часто две котлеты — из столовой еле выйдешь. После обеда разрешалось «чаепитие»: служители за плату разносили в чайниках кипяток, и юнкера группами пили чай с «аблимантами», т. е. с пирожными, пряниками, конфетками — все это покупалось у старика Василия, бывшего барабанщика учебного полка, в лавочке его, в коридоре 1-й роты.
В октябре месяце стали готовиться к высочайшему смотру императора Александра II, который должен проехать из Крыма в Петербург. Развернутыми ротами в 96 рядов ходили церемониальным маршем, целыми часами по плацу Кадетского 1-го и 2-го корпусов у Анненгофской рощи. В один из вечеров ноября месяца мы получили приказание одеваться без винтовок для встречи государя императора, на Курский вокзал. Было около 9 часов вечера, и мы шли к вокзалу, как вдруг раздался взрыв. Мы даже не обратили особенного внимания. Встали на свое место, государь проехал, мы кричали ура и пошли в училище. Сейчас же получено было приказание, что завтра в 1 час дня, в большом Манеже, состоится высочайший смотр, мы почти всю ночь чистились, мылись — готовились к смотру. Отдельные начальники по несколько раз заставляли перечищать амуницию… Утром, после чая, приказано было одеваться, с десяток раз начальство осмотрело каждого, раздавая щедро наряды вне очереди. В Манеже наше училище поставили на правом фланге 2-й линии, в затылок Александровскому военному училищу[38]. Я стоял на правом фланге нашего 3-го взвода, в первой шеренге, почти против входа в Манеж. Было уже 1 час дня — государь не приезжал. Начальство что-то тревожно передавало друг другу… Вдруг неясно издали послышался гул народного «ура», ближе-ближе, и за стенами Манежа грянуло «ура», команда «смирно», все замерло, дверь распахнулась — показался император в николаевской шинели, сбросил ее с плеч на руки казаку-конвойцу. Ему подвели вороного коня, седло было покрыто чепраком черного каракуля с Андреевскими звездами по бокам, государь император был в каске с султаном из белых перьев, в вицмундире и брюках со штрипками, была ли лента и ордена — не помню. Ловко, легко сел на коня, разобрал повода, дал слегка коню шенкеля и направился к фронту первой линии… Команда «слушай на караул», музыка грянула встречный марш. Император поздоровался с александровцами, те ответили, и их музыка заиграла гимн «Боже, Царя храни», по фронту гремело «ура»… Император к нашему училищу подъехал с левого фланга, поравнявшись с серединой колонны, громко сказал: «Здравствуйте, дети», — «Здравия желаем, Ваше императорское величество!» — ответили мы ему как один и, от всего сердца идущее, грянули: «Ура!»… Император выехал на середину манежа, против входа в манежную церковь. Послышалась команда «смирно», — все замерло. Начался церемониальный марш, во время перестроений мы узнали, что вчера на государя было покушение — взорвали под одним из государевых поездов Курский путь — это тот взрыв, который вчера мы слышали
