Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - [11]

Учебный год я уже начал в 2-м классе, воспитателем был Н. П. Акулов. Осенью этого года я научился кататься на коньках. Любимым местом катанья был большой пруд сзади прогимназии, на огороде Александра Михайловича Колчина. Сам Колчин был ростовский крестьянин, красавец собой, да и его жена, Александра Петровна, была к нему под стать. Мы с отцом бывали у него в гостях. Раз я с Пашей Бровиным катались на этом пруду и гонялись друг за другом. Я улепетывал на коньках от Бровина, но как раз посредине пруда под мой конек попадает примерзший сучок, я спотыкаюсь, падаю, на меня со всего размаха Паша, проламывается лед, и мы погружаемся по горло в воду… еле выбрались на берег — и домой. Мать только ахнула, но отцу не сказала. С меня как с гуся вода.

Из наук учебного года я полюбил географию, которую проходили по Белоху, и естественную историю по Сент-Илеру, из рождественского гуся собрал на проволочки скелет лапы. Ученье мое шло хорошо — в среднем на 9–10 баллов.

Часто с матерью ходили в гости к тетке Ольге, живущей в собственном домике на Подгорной улице, недалеко от прогимназии. У нее на воспитании были племянница Надя и два племянника Паша и Петя, тоже мальчики не из тихих. Мы часто дрались, всегда двое на одного, попеременно. Им кто-то подарил небольшую лодочку, но ее надо было перегнать с пристани Ветка, ниже Ярославля 6 верст, на р. Которосль к Феодоровской церкви. Мы смастерили мачту с парусом и в один прекрасный день отправились на Ветку, поставили мачту, распустили парус и двинулись к устью р. Которосли, сильный ветер понес нас вверх по течению, и мы попали между барж идущего каравана, как нас не раздавило — удивительно, но все-таки у нас была лодка. Рыбу ловили с плотов, на колодки, шел хорошо окунь. Река Которосль была глубока — бочагами, т. е. ямами, и много летом тонуло в ней неопытных купальщиков. В Ярославль приезжал со своим хором Агренев-Славянский и дал концерт в прогимназии. Я совершенно обезумел от восторга, и последний раз мне его пришлось слышать в Порт-Артуре в 1902 году.

Из начальства военной прогимназии помню генерала Лео, полковников — Боголюбова, Андреева, Кичеева. Майоров — Коренева, Караулова, Борисова. Воспитателей и учителей — Патаржинского, Акулова, Здаревского, Лебедева, Лютомского, Прибыловича, Семенова, Гусева, Андреева, Ряднова, Иванова, Персидского. Священников — отца Андриана, Волкобруна, Тиряева, Ливицкого и отца Смарагда от церкви Иоанна Предтечи. Нашей грозой был вахмистр Ефграф Спиридонович Иванов. Церковным старостой был Иван Никифорович Никифоров — заведующий швальной.

Здание прогимназии было одноэтажное, в плане — П, каждая сторона была около 100 сажень, все четыре стороны были обсажены большими березами, которым было 50–60 лет, в углах были небольшие рощицы. Летом было очень красиво. По задней четвертой стороне были выстроены три летних барака — это был лагерь. Посредине плаца была громадная гимнастика. Церковь была отдельно, посредине переднего фаса, очень красивая внутри, с колоннами под белый мрамор, иконы и картины были писаны и рисованы генералом Степановым. Помню, над алтарем была надпись: «На Тя Господи уповахом да не постыдимся вовеки». Хор воспитанников очень хорошо пел под управлением Ряднова (брата). Помню Пасхальный концерт (запричастный) «Днесь всяка тварь веселится и радуется»… и мы действительно радовались — по десятку яиц съедали за раз.

1873

Весело прошли Святки: елки, концерты любителей — воспитателей, учителей и воспитанников, спектакли воспитанников. Играли «Ревизора». Встретили дома новый 1873 год кагором, рябиновой и кофе. На праздниках у нас всегда мать пекла пирог, и отец выпивал 2–3 рюмки водки и полрюмки давал выпить мне. Вкусно мать готовила кушанья: щи, борщ, лапшу, суп из кореньев, студень, лапшевник, картофельник, а жареные грибы в сметане — пальчики оближешь… Любил я пироги со свежей капустой, с молоками рыбьими и ботвинью с соленой севрюгой. Все было дешево: говядина — 7–8 коп. фунт, масло топленое — 15 коп. фунт, яйца — 5–6 коп. десяток, и так все. Мать летом наварит разного варенья, намаринует и насолит грибов, а особенно рыжиков… Ели так, что потом всю жизнь я не ел.

Прошла Пасха, хорошо сошли экзамены, и опять лето красное — тоже гулянье, игры и потехи. В окрестностях Ярославля, а именно у нас за Которослью — около Туговой горы, Бутырок, селе Крест, селе Лучинского, — были маневры. Разумеется, без нас не обошлось, и, вертясь между частями, я чуть не был раздавлен выезжающей на позицию карьером батареей 35-й артиллерийской бригады. Все было хорошо, но отцу вздумалось переменить службу, и он согласился на предложение главного управляющего имениями княгини Трубецкой, отставного полковника Эмилия Августавовича Гребнера, поступить к нему в контору в Москве. Вот тут-то и началось наше горе.

В середине августа начинались классные занятия. Я был переведен в 3-й класс, но я, вследствие отъезда в Москву, уже не пошел на занятия… остался как бы «не у дел», как было горько на душе, и больно, и досадно. Впоследствии в жизни мне пришлось два раза оставаться «не у дел», и всякий раз пришлось испытывать горечь-досаду и вспоминать данный случай. Распродав кое-что, в начале сентября мы поехали по железной дороге в Матушку Москву. Почему-то мне лезла в голову пословица: «Город Москва бьет с носка». Вид и шум Москвы ошеломили меня. Контора и наша квартира помещались в собственном доме Э. А. Гребнера у Смоленского бульвара и Плющихи, в Малом Трубном переулке, в приходе церкви Неопалимой Купины. Квартира состояла из трех маленьких комнат в третьем этаже, рядом с конторой и окнами во двор, и небольшой садик — взгрустнулось и по огромному плацу, по Бутырскому полю, и по Ямскому лесу… В первое же воскресенье отец повел меня в Кремль, зная уже русскую историю, я быстро разобрался в Кремлевских соборах и дворцах, но, смотря на колокольню Ивана Великого, не мог не вспомнить наших дураков-пошехонцев, с которых «будочник» взял взятку за то, что те считали ворон на Иване Великом. Поразил меня внутренний вид соборов и понравился круглый образ на паперти Чудова Монастыря: слева смотришь — Бог Отец, справа смотришь — Бог Сын, а прямо — Дух Святой. Удивился величине Царь-колокола и Царь-пушки, но, узнав, что из последней стрелять нельзя, то разочаровался. Увидав пушки-трофеи 1812 года, замечтался: вот бы хорошо одну маленькую пушечку в Ярославль для нашего войска. Были и молились у Иверской и Пантелеймона на Никольской. Таким образом, то с отцом, то с матерью я ознакомился с Москвой.