Воспоминания - [26]

Помимо должности профессора Венского университета я был приглашенным профессором Гарварда в 1961 году, Южного методистского университета в 1966-м, а в 1972 году — Даквесна. Международный университет США в 1970 году основал первую кафедру логотерапии (со мной во главе) и пригласил меня в Калифорнию, в Сан-Диего.

О старости

Я не боюсь стареть. Оговорюсь: старение не страшит меня до тех пор, пока мне удается расти в той же мере, в какой я старею. А мне это удается, тому порукой, что законченная две недели назад рукопись сегодня меня уже не вполне устраивает. Процесс компенсации продолжается весьма активно.

И в связи с этим расскажу один эпизод: во время восхождения на Прайнер мой проводник Нац Грубер, человек, поднимавшийся на Гималаи, присел, закрепляя страховку перед подъемом на отвесную скалу, и пока возился с тросом, задумчиво произнес: «Знаете, профессор, как гляну на вас, когда вы поднимаетесь — не примите в обиду, но силенок-то у вас, почитай, не осталось, зато какая техника! Я бы сказал, у вас можно технике учиться и учиться!» Слышите? Это сказал человек, одолевший Гималаи, — как тут не зазнаться?

Наконец, есть в старении и еще один аспект: мысль о бренности человеческого бытия, однако наша кратковечность должна прежде всего пробуждать чувство ответственности: признать ответственность как основу и смысл человеческого бытия. Позвольте же применить к этому автобиографическому наброску заповедь логотерапии, которая приснилась мне ночью, а утром я ее записал и включил в книгу «Доктор и душа»: «Живи так, словно живешь уже во второй раз и при первой попытке испортил все, что только можно испортить». Такая фантазия о собственной биографии способствует значительному усилению чувства ответственности.

Аудиенция у папы

И все же я не думаю, что вправе поздравлять себя с успехами логотерапии, каковы бы они ни были. Как я сказал папе Павлу VI под конец личной аудиенции, которой он меня удостоил в Ватикане: «В то время как люди видят лишь то, что я сделал и чего достиг, или, точнее, что мне посчастливилось и удалось, я все отчетливее сознаю, что я должен был сделать и мог, но так и не осуществил. Одним словом, я остался в неоплатном долгу за те пятьдесят лет, которые были мне дарованы после того, как я прошел через врата Освенцима».

Об аудиенции у папы хотелось бы тут рассказать несколько подробнее. Мы явились на аудиенцию вместе с супругой, и оба были глубоко тронуты. Павел VI поздоровался с нами по-немецки и продолжил беседу на итальянском языке, а присутствовавший на аудиенции священник переводил: папа говорил о значении логотерапии не только для Католической церкви, но и для всего человечества. И он также похвалил мое поведение в лагере, хотя, откровенно говоря, не очень понимаю, что конкретно он мог иметь в виду.

Когда мы распрощались и уже уходили, приблизились к двери, он вдруг снова перешел на немецкий и почти крикнул вслед мне, еврейскому неврологу из Вены: «Пожалуйста, молитесь обо мне!»

Поразительные, потрясающие слова! Могу лишь повторить то, что я всегда говорю в этой связи: во всем облике этого человека проступала мука бессонных ночей, когда он наедине со своей совестью принимал решения, о которых в точности знал, что они навлекут осуждение не только на него лично, но и на всю Католическую церковь. Но иначе он не мог. Эти бессонные ночи явственно запечатлелись на его лице.

Я полностью убежден в недостаточности моих усилий, о чем тоже не раз говорил. И убежден в односторонности, ограниченности логотерапии — однако такой односторонности невозможно избежать. Кьеркегор как-то сказал: кто вносит исправления, тот вынужден быть односторонним — «дельно односторонним». Или, как я сформулировал в заключительном докладе Пятого международного конгресса психотерапевтов в 1961 году (я исполнял должность вице-президента): «Покуда мы не можем достичь абсолютной истины, нам приходится довольствоваться относительными истинами и взаимно друг друга корректировать, а также иметь мужество оставаться односторонними — в многоголосом оркестре психотерапии мы не только вправе сохранять свою односторонность, но даже обязаны ее беречь».

Итак, я останусь односторонним, узким и предвзятым в своих нападках на цинизм, которому мы обязаны нигилистам, и на нигилизм, которому мы обязаны циникам. Порочный круг нигилистического мировоззрения и цинической мотивации: чтобы разорвать этот круг, необходимо одно — разоблачить разоблачителей. Разоблачить ту одностороннюю глубинную психологию, которая выдает себя за «разоблачающую психологию». Зигмунд Фрейд показал нам важность разоблачения, но мне кажется, в какой-то момент ему следовало остановиться, а именно, в тот момент, когда его «разоблачающая психология» столкнулась с тем, что уже невозможно разоблачить, ибо это была уже истина, а не маска. Психолог, который и тут не сумеет удержаться от дальнейших разоблачений, разоблачит лишь собственную бессознательную тенденцию развенчивать все подлинное в человеке, человеческое в человеке.

Страдающий человек

Я это знаю. Знаю, потому что прошел школу психологизма и ад нигилизма. Возможно, и в самом деле каждый, кто создает новую психологическую систему, в конечном счете всего лишь пишет собственную историю болезни. Вопрос лишь в том, насколько эта история характерна для коллективных неврозов данного времени: в таком случае можно принести свое страдание в жертву за других, благодаря своей болезни помочь другим людям сохранить иммунитет.