Воспоминания фельдшера, Михаила Новикова, о Финской войне - [6]

Я почему об этом говорю? Поскольку хотелось узнать дальнейшие судьбы боевых друзей, после войны направлял запросы в Центральный государственный архив Министерства обороны. Но получил ответы, из которых вытекало, что интересующие меня воинские части (786-й стрелковый полк, 155-я стрелковая дивизия) в архивах не числятся… Трудно мне уверовать в то, что умница взводный наш Шереметьев, если остался живой на финской, уцелел потом во время Великой Отечественной войны. Таких, как он, недаром штабные генералы держали на должностях, связанных с ежечасным смертельным риском, "умников" известно, как везде любят. Но очень хочу надеяться, что кто-то из ближних или дальних родственников младшего лейтенанта Шереметьева, моего доброго товарища – курсанта Василия Стетюхи, 1911 года рождения, с которым мы не раз ходили вместе в разведку, выполняя и боевые, и медицинские обязанности, спасая своих товарищей, командира роты капитана Смирнова – образцового командира, у которого и дисциплина, и питание бойцов и боепитание всегда были на высоте, прочитав это скромное повествование, отыщутся, отзовутся. Хотя бы что-то расскажут о моих боевых друзьях. Я их не забываю, несмотря ни на годы, ни на расстояния, ни на теперь уж границы между братскими народами, вместе проливавшими кровь и возвратившимися потом к мирному труду в России, Украине, Белоруссии, Казахстане…

****

12 марта 1940 года рано утром наш старший политрук В.Т. Кузнецов прибыл из штаба полка с радостным известием: наступил мир! Было приказано из всех видов и калибров стрелять в сторону противника до 12–00 московского времени. Что и было с радостью сделано под сопровождение «наркомовских» 100 грамм каждому.

Ещё через пару недель всех нас, курсантов-"добровольцев", сполна хлебнувших лиха советско-финской войны, отозвали в Ленинградское военно-медицинское училище доучиваться. Пропитанные дымом и порохом фронтовой одежды, но счастливые оттого, что живы и здоровы, мы вновь оказались рядом – я и Василий Стетюха. Природа одарила моего друга замечательным голосом (это, кстати, знал и очень любил начальник нашего училища генерал Краснов), и Вася всю дорогу пел русские народные песни, пели мы частушки, всё перепели…

А глубокой ночью, когда весь наш солдатский вагон устало храпел, мы в тамбуре долго курили и шептались с моим верным другом о самом кровоточащем, самом больном – нужна ли была любимой Родине такая война?

Скажу за себя. Пожалуй, нужна. Она раскрыла тогда глаза нашей партии и правительству на то, что Красная Армия совершенно не подготовлена к большой войне, и это мы реально, конкретно, убедительно увидели на снежных просторах Финляндии. Я никакой не стратег, но лично убедился, что мы воевать не умеем. А если совершаем какие-то оглушительные победы, то они даются неоправданно большой кровью, а не малой, как нас уверяли.

И.В. Сталин сделал выводы, сразу же убрав из наркомов своего любимчика Ворошилова. Только дела это не спасло.

* * *

Всё это было за полтора года до Великой Отечественной войны. Было на войне советско-финской. Той, всю нелепость и трагедию которой в образе всего лишь одного погибшего бойца-красноармейца, всего лишь в пятнадцати поэтических строках потрясающе показал великий поэт-фронтовик Александр Трифонович Твардовский.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далёко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А всё ещё бегом бежал,

Да лёд за полу придержал…

Среди большой войны жестокой,

С чего – ума не приложу —

Мне жалко той судьбы далёкой,

Как будто мёртвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.