Воспоминания Элизабет Франкенштейн - [15]

У этого замка и обитавшего в нем семейства была долгая и славная история. Сведения о Франкенштейнах восходят к варварским временам германского прошлого. Герб указывал на то, что в их роду были легендарные победители драконов и крестоносцы; Франкенштейны упоминались в числе тех тевтонских рыцарей, которые обратили вспять орды, вторгшиеся с языческого Востока. Во времена религиозных войн их род подвергся гонениям. Когда гессенские ландграфы, их сеньоры, превратились в поборников лютеранства, католики Франкенштейны вынуждены были покинуть свое родовое гнездо. Породнившиеся с савойской династией, они обрели новый дом в Коллонже и покровительство герцогов Савойских, от которых получили титул баронов. Бельрив, имение, полагавшееся в придачу к титулу, не сулило никаких выгод. Типичное средневековое хозяйство с бесплодными и находящимися в небрежении землями, тянувшимися от заброшенной гавани на Женевском озере в глубь диких пустошей Вуарона. Разрушающийся замок больше походил на груду камней, населенную совами и лисами; некогда грозная крепость савояров, теперь он не мог защитить дорогу, над которой возвышался, и от легкого весеннего ветерка. В руках менее энергичных сеньоров поместье с его поколениями закоснелых крестьян, сопротивлявшихся любым переменам, не могло принести ничего, кроме долгов и тщетной борьбы с крестьянами.

Но первый из баронов Бельривских был хозяином суровым и полным решимости возродить поместье. Упорно прокладывая дренажные канавы и высаживая живые изгороди, осушая и удобряя почву, он восстановил богатые бельривские виноградники, на пастбищах появились тучные стада. Больше того, он усердно подстегивал своих неповоротливых арендаторов обратиться к новым и более продуктивным методам ведения хозяйства. Он буквально заставил их применять культиваторы на конной тяге и сажать озимый турнепс, пока его доход от сдачи земли в аренду не стал самым высоким в округе. При всем при том Франкенштейны могли бы никогда не подняться выше мелких дворян, если бы барон не избавился от предрассудков своего класса и не отправил старшего сына в город искать удачи на стезе коммерции. Отданный в учение в один из лучших банкирских домов, Франсуа Франкенштейн быстро овладел искусством преумножения капитала путем ссужения денег под проценты. Пользуясь семейными связями, он стал главным банкиром герцогов Савойских и процветающим аристократом.

— Как все им подобные обреченные натуры, — с удовольствием пояснял барон, — савояры ничего так не любили, как затевать войны. И почему честный банкир должен отказывать в том, что служило им на собственную гибель? Ведь это не оружие, а деньги. Деньги, которые горят на поле сражения. О, эти канальи феодалы были жирной добычей! Мой отец обобрал их до нитки, именно так, — но делал это в изящнейшей манере. Он брал с них долговые расписки, ссужая деньги под чудовищные проценты, когда угощался голубями и шампанским за их столом. Ибо, в конце концов, он был сын барона, а не простой женевский ростовщик.

В итоге Франсуа сам стал бароном — однако же с большой неохотой. Как мне дали понять, ничто не было так не по душе истинному республиканцу женевцу, как иметь титул, особенно если он получил его от таких мерзких папистов, какими были савояры. Среди его женевских коллег находились такие, кто безжалостно высмеивал его за то, что он принял титул.

— Хотя, если уж говорить правду, — хвастал барон, — деньги нашего семейства сделали больше для защиты независимости Женевы, чем все стены, возведенные отцами города. Умному банкиру стоит развязать кошелек, и величайшие полководцы пойдут за ним куда надо, как ломовая лошадь за торбой с овсом.

К тому времени, когда мой отец получил свой титул, он уже был женевцем из женевцев и французом до кончиков ногтей — один из первых, чтоб вы знали, кто подписался на великую «Энциклопедию» месье Дидро. Это он дерзнул добавить в наш родовой герб факел свободы, позаимствовав его у Вольтерова герба. А я прибавил молнию. Понимаешь ли ты, дитя, что означает сей символ?

Я утвердительно кивнула. Хотя и не сказала, что меня он пугает, потому что в том моем кошмаре всегда сверкали молнии.

— Молния еще больше, чем факел, — символ Просвещения, ибо мощь Природы, превосходящая силу живого огня, только ждет, чтобы человеческий гений овладел ею, — цель, в приближении к которой я надеюсь сыграть определенную роль, прежде чем сойду в могилу.

Барон хотел, чтобы у меня сложилось правильное представление о нем, поскольку, несмотря на все свои аристократические манеры, он, подобно его отцу, был человеком демократических убеждений. Ничто не наполняло его большей гордостью, как перечисление того, что он совершил на благо человечества. Он хвастал тем, что именно благодаря его усилиям была построена мощная женевская водокачка, которая снабжала чистой водой дома на вершинах самых высоких холмов в округе. «Noblesse oblige [13],— наставлял он меня, хотя я еще не понимала смысла этого выражения, — руководствуйся этим, вдобавок соблюдай гигиену и кратчайшим путем придешь к равенству. В противном случае неизбежна анархия».