Воспоминания для будущего - [13]

А вечером, лежа один в постели, я украдкой поглядывал на воображаемую смерть, которая следила за мной, как полицейский, и задавался вопросом, кем быть — художником или актером? Или... у меня появилось третье искушение — оно возникло в Турнюсе.

Борегар

Во время летних отпусков все родственники съезжались в Борегар. Дом был достаточно просторный. К тому же семья нуждалась. Мы даже сдавали комнаты дачникам.

Чем больше собиралось народу, тем больше я был доволен. Робкий от природы, я нуждаюсь в обществе и обретаю одиночество лишь на людях.

«Тот, кто не умеет населить свое одиночество, не умеет быть один и в суетливой толпе» (Бодлер).

Очень скоро меня увлекла обыденная крестьянская жизнь, в особенности жизнь виноградаря. Какой радостью было для меня пасти стадо вместе с пастухами. Я стал грязнулей, у меня завелись вши (и сейчас голова чешется) — я превратился в настоящего мужичка. И пока мой более утонченный брат делал успехи в теннисе и гонялся за своими первыми девочками, пока родители и друзья чинно вели беседы на террасе, я отправлялся к моим маленький товарищам, пасшим стада.

Я любил доить коров. Боролся с козлятами, красивыми, как барельефы. Мы играли в ручьях, катались по траве и коровьему навозу.

Но особенно меня пленяла жизнь виноградаря. Любить — значит стать Другим. По-моему, феномен любви заложен уже в самой профессии. Проводник становится горой, моряк — морем, виноградарь — своей лозой. Назовем это шестым чувством, у ремесленника оно или у художника — все едино. Это чувство, которое устанавливает связь живого с неживым, это чувство, благодаря которому мы выше самой совершенной электронно-вычислительной машины, это чувство, заставляющее нас сказать: «Так, а не иначе», хотя мы и не в состоянии объяснить, почему именно.

Я видел садовников, которые секатором ваяли из дерева настоящую скульптуру. И дерево по мере роста не утрачивало скульптурной красоты. Когда я теперь наблюдаю, как секатор в руках садовника бегает, останавливается в нерешительности, выбирает и щелкает, как сам садовник кружится вокруг своей груши и его глаз загорается, прикрывается, скользит, напрягается, а рот издает какое-то бормотанье, икоту, жалобные вздохи, я знаю — это подает голос шестое чувство. У виноградаря оно присутствует круглый год, на каждом этапе жизни лозы — подрезке, подкормке, опрыскивании, а затем — при сборе винограда, брожении молодого вина в чане. Этот медленный труд, всегда определяющийся лунным месяцем, требующий внимания и терпения, — труд алхимика в глубине подвала, затянутого сетями паутины.

В пятнадцать лет я был способен проработать виноградарем от зари до сумерек. Я научился подрезать кусты, рыхлить почву, стелить лозы по земле, связывать их. Однажды после успешного окончания учебного года родители спросили, какую бы я хотел получить награду. «Попрактиковаться на ферме», — ответил я.

Несколько удивленные и без особого восторга, родители нашли ферму под Клюни, куда меня согласились взять. Я водил коров к быку, чистил скребницей лошадей, убирал конюшни. Меня будили назаре стаканом виноградной водки. Наступила пора жатвы. Я выбивался из сил, влезая по лестнице со стокилограммовыми мешками на спине. Для меня это было слишком тяжело, и здоровые мужики надо мной потешались. Но я был слишком горд, чтобы отступить, и как-то от сильного напряжения наделал в штаны.

В Турнюс я вернулся к сбору винограда — не хотел пропустить этого священнодействия, которого ждут целый год. Впервые я голышом ступил в чан, когда мне было пять лет.

Сбор винограда выпадает на конец сентября, как говорят, через три месяца после цветения лилий. Сентябрь уже не лето, но еще и не осень. В ритме жизни я люблю переходные моменты. Не потому ли, что в человеке с самого рождения жизнь сожительствует со смертью? Я люблю береговую полосу, заливаемую приливом, сумерки — «пору меж волка и собаки», — когда день уже закончился, а ночь еще не наступила, рассвет — когда ночь близится к завершению, а день еще не настал. Час Гамлета и Ромео. Час Шекспира. Час поэта. Жизнь — полоса, заливаемая смертью, — причащение к святым.

Сентябрь — чудесный месяц! Конечно, дни становятся короче и короче, дают себя знать первые заморозки, по оцепенелым долинам тянутся шлейфы туманов. Но камни еще хранят летнее тепло, у людей не сошел загар, легкие помолодели, фрукты позолочены и виноград созрел. Природа откликается солнцу, отвечает ему на любезность любезностью. Она состряпала урожай на энергии его лучей. Среди всех богинь сразу же за богиней жатвы восседает богиня сбора винограда. Она-то и приобщила меня к чувственности жизни.

Этой ночью, должно быть, прошел дождь. Он все омыл. Идешь, с хлюпаньем вытаскивая ноги из вязкой глины. Листья винограда переливчатые, гроздья словно бархатные от белого налета. Кончики пальцев коченеют. Сборщики винограда переходят от куста к кусту, согнувшись в три погибели, потому что в Бургундии лозы короткие — сущая беда для поясницы. Розовое солнышко пробивается сквозь густой туман. Небо в полутонах, как говорят в живописи. Время от времени люди распрямляют спину, чтобы передохнуть и посудачить. По рядам передают фляги.