Воспоминания без цензуры - [60]

Запланированное наступление на крупный опорный пункт противника Попково началось в конце февраля. Главный удар наносила 146-я танковая бригада, имевшая несколько десятков танков Т-34 и КВ. Соседние дивизии получили задачу блокировать противника, укрепившегося в ближайших деревнях.

Наступление было хорошо подготовлено. Все передвижения войск совершались ночью в целях маскировки.

Бой начался с артиллерийской подготовки. По проходам, сделанным ночью в глубоком снегу, двинулись танки с десантом, и тут же следом – пехота, сопровождаемая артиллерийским огнем. Орудия, поставленные затемно на прямую наводку, хорошо помогали уничтожать в ходе боя огневые точки и танки немцев.

Противник оказал упорное сопротивление, но во второй половине дня Попково было взято. Некоторое время еще шла борьба на горе у каменной церкви и на кладбище; наконец и здесь все было кончено.

Свыше 700 гитлеровцев остались на поле боя, а также много вооружения и разной техники. А главное – противник потерял ключевой пункт своей обороны.

Наши части закрепились в Попкове. На очереди были Маклаки – село, расположенное в 15 км юго-западнее. Если овладеть еще и этим опорным пунктом – так мы рассчитывали в своем штабе, – то почти вся оборона немцев на жиздринском направлении будет взломана. Остается только очистить деревню Брынь и разбросанные по широкой безлесной равнине мелкие деревушки, чтобы противнику пришлось отойти за Жиздру.

Положение войск 16-й армии на сухиничском направлении улучшилось. Да и нашему штабу стало полегче, поскольку немцы с их пушками теперь были отброшены от Сухиничей.

Все шло хорошо. Была твердая уверенность, что в Маклаках немцам сидеть уже недолго. 8 марта я побывал с группой товарищей в частях, которым предстояло штурмовать этот последний крупный опорный пункт. А затем на аэросанях вернулся на КП.

Кстати, об этих аэросанях стоит кое-что рассказать.

Куда ни глянь – все в снегах. Проезжих дорог мало, да и тут сугроб на сугробе. У нас же было правилом поддерживать личную связь с войсками армии, хотя они и растянулись на большом пространстве.

По нашей просьбе В. Д. Соколовский прислал аэросанную роту. Располагалась она при штабе тыла армии. Каждые аэросани были вооружены легким пулеметом.

Очень крепкая помощь, и не только для живой связи, как обнаружилось.

Во второй половине февраля немецкий лыжный отряд – до двухсот с лишним солдат – ночью проник к нам в тыл и пересек дорогу, питавшую правое крыло армии всем необходимым. Создалось на время критическое положение.

Главный наш связист полковник П. Я. Максименко был как раз тогда в аэросанной роте. По его инициативе ее и использовали для удара по врагу.

Рота моментально выдвинулась в район, занятый немецкими лыжниками, развернулась и с ходу атаковала, ведя огонь из четырнадцати своих пулеметов. Немцы были рассеяны, истреблены. Спаслись только те, кому удалось добежать до кустов на опушке леса.

Взятые в этой стычке пленные в один голос говорили, что эта атака их ошеломила: они приняли аэросани за танки и были поражены, почему же машины как будто летят по глубокому снегу. (У этого замечательного в зимних условиях средства было слабое место – пропеллер мешал двигаться по узким лесным дорогам и кустарникам.)

Об этом случае я рассказал в свое время Илье Эренбургу, он тоже побывал у нас в Сухиничах. И помнится, писатель долго возился с письмами и документами, взятыми у убитых немецких лыжников, отбирая что-то нужное для своих едких и гневных статей в «Красной Звезде».

Итак, аэросани с быстротой и удобством доставили меня из-под Маклаков на КП. Предстояло поработать над приказом о действиях войск после захвата опорного пункта. А вечером мы все решили пойти на собрание, посвященное Международному женскому дню. В нашей штаб-квартире, как обычно, работали вместе со мной Малинин, Казаков и еще несколько офицеров штаба. Я уже взялся за ручку, чтобы подписать приказ, как за окном разорвался бризантный снаряд. Осколок угодил мне в спину. Сильный удар… Невольно сорвались слова:

– Ну, кажется, попало…

Эти слова я произнес с трудом, почувствовал, что перехватило дыхание.

Ранение оказалось тяжелым. По распоряжению командующего фронтом меня эвакуировали на самолете в Москву, в госпиталь, занимавший тогда здания Тимирязевской академии.

Это было уже третье ранение за время службы в рядах Красной Армии. И все вышло не так, как раньше…

7 ноября 1919 года мы совершили набег на тылы белогвардейцев. Отдельный Уральский кавалерийский дивизион, которым я тогда командовал, прорвался ночью через боевые порядки колчаковцев, добыл сведения, что в станице Караульная расположился штаб омской группы, зашел с тыла, атаковал станицу и, смяв белые части, разгромил этот штаб, захватил пленных, в их числе много офицеров.

Во время атаки при единоборстве с командующим омской группой генералом Воскресенским я получил от него пулю в плечо, а он от меня – смертельный удар шашкой.

8 июня 1921 года Красная Армия добивала барона Унгерна на границе с Монголией. У станицы Желтуринская 35-й кавполк, которым я командовал, атаковал прорвавшуюся через нашу пехоту унгерновскую конницу. В этом бою я был ранен второй раз, в ногу, с переломом кости.