Воспоминания без цензуры - [115]

В самой напряженной обстановке Малинин (начальник штаба фронта) трижды вызывался из Генштаба к проводу для сообщения о занятии противником малозначащей высоты на участке одного из полков 70-й армии. Я бы постеснялся по этому вопросу вызывать к проводу начальника штаба дивизии, не говоря уже об армии.

Нередко из Москвы, минуя штаб фронта, запрашивались сведения от штабов армий, что влекло за собой перегрузку последних, поскольку им приходилось отчитываться и перед непосредственным командованием. Узнав о подобных фактах, я вынужден был вмешаться и в решительной форме потребовать прекратить вредную практику.

Представителям крупных штабов нужно понимать и учитывать сложность обязанностей офицеров штабов более низкого звена, а также их чрезмерную занятость, особенно во время напряженного боя, и не отрывать от работы по мелочам.

Установленная форма (кто, когда, кому и о чем доносит) должна соблюдатъся и не нарушаться в первую очередь высшими штабами.

Упоминая о наблюдавшейся тенденции со стороны Генерального штаба управлять или добывать сведения от войск, минуя командование фронта, должен сказать, что в этом была погрешна и Ставка. На третий день боя меня вызвал к проводу А. М. Василевский и сообщил, что командующий 70-й армией Галанин болен, так как не мог ему членораздельно доложить об обстановке на участке армии. Доложив Василевскому последние данные о положении 70-й армии, я счел нужным выехать туда лично. Прибыв в армию, никакой «крамолы» не нашел. Нормальным оказалось и здоровье Галанина.

В этом тоже было проявлено определенное недоверие, о котором я уже говорил, к командующему фронтом. Все эти тенденции особенно проявлялись со стороны представителей Ставки, находившихся при том или ином фронте.

Считаю, что такие вопросы, как разработки крупной стратегической операции с участием нескольких фронтов или отработка взаимодействия между ними, целесообразно рассматривать в Ставке путем вызова туда командующих соответствующими фронтами. Кстати, впоследствии и делалось, что приносило существенную пользу.

Я увлекся рассуждениями и уклонился от событий на фронте. А они в первой половине июля складывались следующим образом. Пользуясь достигнутым успехом, без перегруппировки перейдя в контрнаступление, соединения 48, 13 и 70-й армий коротким ударом отбросили противники на его прежние позиции и вышли на рубеж, занимаемый ими до начала вражеского наступления.

Центральному фронту предстояло с 15 июля перейти в наступление своим правым флангом в общем направлении на Кромы и во взаимодействии с Брянским фронтом, который перешел в наступление 12 июля, ликвидировать противника в районе Орловского выступа. В то же время войска Западного фронта наносили удар в южном направлении в целях отсечения вражеской группировки в районе Орла.

Таким образом, весь замысел сводился к раздроблению орловской группировки на части, но рассредоточивал и наши войска. Мне кажется, что было бы проще и вернее наносить два основных сильных удара на Брянск (один – с севера, второй – с юга). Вместе с тем необходимо было предоставить возможность войскам Западного и Центрального фронтов произвести соответствующую перегруппировку. Но Ставка допустила ненужную поспешность, которая не вызывалась сложившейся на этом участке обстановкой. Поэтому-то войска на решающих направлениях (Западного и Центрального фронтов) не сумели подготовиться в такой короткий срок к успешному выполнению поставленных задач и операция приняла затяжной характер. Происходило выталкивание противника из Орловского выступа, а не его разгром. Становилось досадно, что со стороны Ставки были проявлены торопливость и осторожность. Все говорило против них. Действовать необходимо было продуманнее и решительнее, то есть, повторяю, нанести два удара под основание Орловского выступа. Для этого требовалось только начать операцию несколько позже.

Мне кажется, что Ставкой не было учтено и то обстоятельство, что на орловском плацдарме неприятельские войска (2-я танковая и 9-я армии) находились свыше года, что позволило им создать прочную, глубоко эшелонированную оборону.

Кроме того, к началу нашего наступления орловская группировка противника значительно усилилась.

Комментарий Ариадны Рокоссовской

Письмо от 29 июля 1943 года:

«Дорогие мои Люлю и Адуся! Улучив свободную минуту, спешу сообщить о себе и о наших делах. Итак: 5.7. с 2:30 немцы ринулись на нас своими полчищами танков, артиллерий, пехоты и авиации. В дело были брошены новейшие бронированные чудовища в виде „тигров“, „фердинандов“, „пантер“ и тому подобной пакости. Восемь дней длился жестокий бой, не прекращавшийся ни днем, ни ночью. Результаты боев вам, по-видимому, известны из газет. В общем, набили мы тучи фрицев, „тигров“, „фердинандов“, „пантер“ и т. п. Много захватили пленных и материальной части. Одним словом, всыпали немцам по первое число, сами перешли в наступление и теперь гоним немцев на запад, освобождая ежедневно сотни населенных пунктов. Ты обижаешься на то, что мало пишу, но поверь, Люлю, бывают дни, когда буквально валишься с ног от усталости, но это еще не причина. Я ожидаю оказии, чтобы послать письмо не по почте, а через лицо, едущее туда, к вам. Сейчас произошла маленькая задержка, вот решил написать по почте. Я по-прежнему здоров и так же бодр. Счастливая звезда пока еще мне сопутствует, и пока цел. Был случай, когда каким-то чудом уцелел. Придется, видимо, верить в чудеса. Дом, в котором я находился, разнесло в щепки, а я остался жив и без единой царапины. Значит еще, по-видимому, не суждено мне погибнуть. Вот, о себе все. Ты взываешь к отеческим чувствам по отношению к судьбе Адуси, вот, проявляя их, я пока не беру ее к себе, решил пока устроить на работу на узел связи в той же организации, где она обучалась. Условия работы и жизни там хорошие, и пускай она совершенствуется! Когда закончится операция, приеду к вам, и тогда решим, что делать дальше. При первой оказии пришлю вам кое-что. Рад, что ты, так же, как я, бодро смотришь на будущее, оно, без сомнения, будет хорошее. Ну а пока до свидания, мои дорогие, целую вас крепко-крепко. Любящий вас ваш Костя».