Воспоминания ангела-хранителя - [51]

Схевенинген. Им этого слова не выговорить. Сиси тоже не могла его произнести. Она раньше никогда не бывала в Схевенингене, но слышала про него, так что как-то раз в дождливое воскресенье Альберехт решил ее туда свозить. По воскресеньям в Схевенингене всегда идет дождь. В другие дни тоже, но в другие дни туда никто не ездит.

Когда Сиси приехала в Голландию, купальный сезон уже закончился и в Схевенингене никто в море не плавал. Второй раз они ездили туда в январе, в ужасно холодный день. Был такой мороз, что вдоль линии прибоя песок покрылся льдом. Вместо набегающих волн здесь стояли, чуть наклонно, льдины, увенчанные застывшей пеной.

– Скефенинген, – сказала Сиси; это слово, звучавшее совсем не по-голландски, донеслось из поднятого мехового воротника, который она, дрожа от холода, придерживала рукой.

– Нет, надо сказать Схе-ве-нин-ген.

Он весь день объяснял ей, как произносится это слово. Она даже приложила свои холодные, как лед, пальчики к его горлу, чтобы понять, как надо выговаривать звуки, но в девяти случаях из десяти у нее получалось неправильно.

Сейчас он снова увидел перед собой застывшее море, прямо сквозь горячий асфальт под колесами его машины, и подумал: тогда напасть на Нидерланды было невозможно, по крайней мере, с моря. Сейчас с моря тоже никто не думал нападать, но по необъяснимой причине Альберехт наслаждался мысленной картиной баррикады изо льда. Через нее не пробился бы морской десант. А самолеты безнадежно заблудились бы в густом тумане. Ураганный ветер изорвал бы в клочья парашюты воздушного десанта. Он фантазировал о всевозможных метеоусловиях, из-за которых немецкие захватчики потерпели бы неудачу, а сам ехал под ярким весенним солнышком в эту пятницу, 10 мая 1940 года. Словно кто-то поручил ему задание разработать план метеозащиты от Германии и стоит отдать пару приказов, как небо покроется тучами, солнце исчезнет, температура опустится до минус 15 градусов, поднимется штормовой ветер. Градины размером с булыжник пробьют крылья вражеских бомбардировщиков.

Вот ведь как устроены люди: даже находясь в глубоком отчаянии, они готовы подкидывать Господу идеи, как надо править миром, вместо того чтобы думать о собственных делах.

Он повернул направо так резко, что шины проскребли по краю тротуара. Необходимость вырулить вернула его на миг к действительности.

Прокурор, у которого на совести как минимум четыре правонарушения: движение по встречному направлению по дороге с односторонним движением, убийство по неосторожности, оставление места ДТП, сокрытие жертвы. А в данный момент он готовит пятое: уклонение от исполнения долга в военное время.

Каждый проступок вел за собой следующий. Предположим, ему удастся добраться до Англии, затем до Америки, сможет ли он там продержаться? И что надо сделать, чтобы быть вместе с Сиси? Чтобы жить с ней счастливо, имея столько всего на совести?

«Это вполне возможно, – думал он, – такое бывает. Скольких преступников я разоблачил! Как тщательно изучал их действия, как досконально вскрывал, что происходит у них в душе! И что же происходит у них в душе? Как правило, точно то же самое, что и у порядочных людей. Именно этому я посвящал самые пафосные моменты в моих обвинительных речах, как полагается блюстителю нравов».

Но что самое поразительное: сейчас, когда Альберехт должен был воплотить этот теоретический опыт в жизнь, у него ровным счетом ничего не получалось. На работе наверняка уже обратили внимание на его отсутствие из-за телефонного звонка детектива. Английской валюты он так и не раздобыл. (Интересно, это Андре сыграл с ним такую шутку?) И даже если бы деньги были, четкого плана переправы в Англию он все равно не имел. Какая несуразица! По сравнению с этим бездумная импровизация воришки по случаю – верх сметливости. Сколько лет он имел дело с преступлениями, выяснял все обстоятельства, восстанавливал ход событий, обличал правонарушителей, раскрывая все-все элементы злодеяния: мотивы, мельчайшие подробности исполнения, психологию участников, – а сам не научился ничему, подобно музыкальному критику, который не способен взять ни одной ноты, а умеет только писать музыковедческую тарабарщину.

Самое благоразумное решение, которое он мог принять, – это вернуться на работу, что он в конечном счете и сделал.

У входа в здание суда дежурили два полицейских с карабинами.

– Стоять! – крикнул один из них.

– Все в порядке, – сказал другой, – здравствуйте, менейр Альберехт!

Альберехт по-свойски поднес указательный палец правой руки к полям шляпы и взбежал по ступеням. Нигде не задерживаясь и никого не встретив, он быстро дошел до своего кабинета.

Именно в это время, один-единственный час в сутках, солнце проникало в помещение через эркер и способствовало разложению хранящихся в шкафах старых бумаг.

Глубоко вдыхая этот душный запах, он сидел за письменным столом. Хотел достать мятную пастилку, но по ошибке сунул руку в тот карман, где кончики пальцев встретили письмо от малышки Оттлы Линденбаум.

Было ли это предупреждением? Подвергал ли он себя опасности, храня это письмо?

Им овладело странное суеверное чувство, когда я ему сказал: