Воспоминания ангела-хранителя - [43]

Уже у будки вахтера в здании суда он встретил своего заместителя Отто Бёмера.

– Берт, а я тебя везде ищу, – сказал Бёмер, – рад, что наконец-то нашел. Разве тебе не звонили с просьбой прийти раньше обычного? Все-все идет сегодня сикось-накось.

– Меня не было дома. Всю ночь.

– Тут такой кавардак, – сказал Бёмер. – Я взял на себя смелость вскрыть конверты. Ордеры на аресты уже составлены. У полицейских нервы на пределе. Нам с трудом удается предотвратить хаос.

Бёмер, с его очками в толстой роговой оправе и круглым серьезным лицом, был человеком, о котором никто даже подумать не мог бы, что он способен ошибаться. Альберехт тоже верил ему всегда без оглядки.

– Все эти мерзавцы, наверное, разбежались кто куда?

– Сам не знаю. Знаешь, что происходит? Полиция действует совершенно наобум. Забирают всех подряд, направо и налево, фашистов и якобы фашистов, немцев и всех, кто говорит с иностранным акцентом. Не доверяют полученным приказам. Думают, что среди полицейского начальства уйма предателей и что они сами лучше знают, кого хватать. У тебя есть сосед, который тебе не по вкусу? Подойди к любому полицейскому и скажи: у моего соседа револьвер, он стрелял из чердачного окна в голландских солдат. Народ вообще посходил с ума. Мы несколько месяцев составляли списки людей, которые, судя по всему, на самом деле опасны. Но если полицейские будут и дальше хватать всех и каждого, то у нас не останется сотрудников, чтобы доработать эти списки. Никто никому не доверяет.

– Но ничего страшного еще не произошло! – воскликнул Альберехт. – Наши солдаты сбивают немецких парашютистов, как летучих мышей.

– Ничего не произошло? Черт подери, Берт, я бы не торопился кричать ура. Они уже наполовину захватили Роттердам. Кто мог такое предположить? Роттердам. Это же так далеко от немецкой границы. Война продлится самое большее два дня. Потому что везде полно предателей.

– У тебя есть доказательства?

– Доказательства будут через день-другой, когда настанет полный крах. И ты прекрасно понимаешь, что немцы в первую очередь займутся нами. Если хочешь знать, я считаю, что лучше всего было бы взять да перестрелять всех, кто сидит в тюрьме, потому что они наверняка захотят нам отомстить, когда бал будут править фрицы, – Бёмер покачал головой. – Перестрелять их было бы лучше всего, но не очень-то разумно.

– Ты пораженец.

– Вовсе нет. То, что я тебе говорю, я не сказал бы никому другому. Никого не хочу лишать надежды. Но на самом деле все очень плохо.

– Почему ты так считаешь?

– Фрицы заняли уже два аэродрома рядом с Гаагой, хотя война началась меньше пяти часов назад.

– Ладно, пусть они взяли наши аэродромы, – сказал Альберехт намного громче, чем надо. – Думаешь, наша армия не дает им отпор? Я видел другое. Я…

Цыц, сказал я ему, а то что подумает Бёмер, если ты начнешь распространяться о происходившем у тебя на глазах сражении в двадцати километрах от города? Что ты делал за городом? Куда направлялся?

– Смотри, что я нашел, – сказал Альберехт. Засунул пальцы в карман жилета и вытащил две смятые бумажки. Одна была белая, другая оранжевая. Белый комок он сунул обратно, оранжевый осторожно расправил и отдал Бёмеру.

– Листовка, – сказал Альберехт, пока Бёмер читал. – Раскидывают с самолетов. Уроды, скажи?

– Не сражайтесь против нам, присоединяйтесь к нашем правом деле! – процитировал Бёмер. – Призыв к измене родине. Смешно, что они не нашли человека, нормально знающего голландский язык, чтобы писать листовки.

– Вот видишь, – сказал Альберехт, – может, предателей совсем и нет.

Бёмер вернул Альберехту бумажку, тот аккуратно ее сложил и сунул в тот же карман, откуда достал. Пошел к своей комнате, и Бёмер пошел рядом с ним.

Бёмер сказал:

– Во всяком случае, сегодня утром, во время первой воздушной тревоги, мы сбили большой транспортный самолет. Ты это знаешь?

– Нет, я сидел в машине и не видел, что происходит.

– Рассказывают, что в самолете оказался конь с немецким генералом в седле, готовившимся к триумфальному вступлению в Гаагу.

Альберехт посмотрел на Бёмера торжествующе, но ничего не сказал.

– Коня в самолете не было, – продолжал Бёмер, – зато было много других интересных вещей. Самолет не взорвался, но все равно погибли девять человек. Потому что он упал на дом около аллеи Аристотеля.

С Отто Бёмером, человеком лет на пять младше Альберехта, следовало держаться настороже, хотя его основательное круглое лицо и тяжелые очки постоянно подчеркивали, что он не так глуп, как кажется. Они честно предупреждали собеседников. Человек, умеющий быстро и четко формулировать мысль, не говорящий ни слова лишнего. Таким разговорчивым, как сегодня, Альберехт его еще никогда не видел. Двигаясь по коридору вместе с Альберехтом в сторону его кабинета, Бёмер все говорил и говорил.

– Важная вещь, о которой мы должны хорошенько подумать, – это наши архивы. Какие из них мы сможем перенести в надежное место, а какие нет. Какие лучше сжечь, а какие безопасны. Всё сжигать, по-моему, не следует. Должно остаться достаточное количество папок, чтобы наши слова звучали правдоподобно, когда мы будем говорить, что ничего не сжигали. Потому что гестапо не станет медлить с отправкой в концлагерь за саботаж. В оккупированных странах они требуют от полицейского аппарата беспрекословного сотрудничества.