Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [60]

Проводив графа Киселева и возвратясь в Саратов, я продолжал мои обыкновенные занятия и разъезды. Осенью был на Эльтонском соляном озере и заезжал к киргизскому хану Джангиру. Узнал все положение и нужды Заволжского края и хотя был уверен, что не останусь на настоящем месте долгое время, но хотел очистить совесть мою для того, чтобы исполнить все то, что должен был сделать по обязанности моей.

Так прошел 1843 год. Результат моих занятий, как в этом, так и в предшествовавших и в последующих годах моего губернаторства, заключался в том, что во все это время я хлопотал много, но существенной пользы принес мало, утешаясь только тем, что это происходило по причинам от меня не зависевшим. Тем не менее, от этих бесплодных трудов здоровье мое заметно расстраивалось.

1844 год начался для меня замужеством старшей моей дочери Екатерины, вышедшей замуж за Юлия Федоровича Витте. Он тогда занимал должность управляющего хозяйственною фермою ведомства государственных имуществ, основанною в Заволжской стороне, в 80 верстах от Саратова, Новоузенского уезда. Бог благословил этот брак семейственным счастием. Ферма, основанная и управляемая Витте, сделалась при нем, но признанию опытных и беспристрастных людей, одним из лучших наших учреждений этого рода. Кажется, эти фермы теперь большею частью уничтожены, потому что некоторые из них оказались бесполезными и при том сопряженными с большими издержками; иные же, в том числе Саратовская, достигли вполне дели своего назначения, примером образцового, устроенного хозяйства, примененного к местности, и воспитанием значительного числа молодых государственных крестьян, учившихся садоводству и ведению всех отраслей правильно развитого практического хозяйства. Ферма эта впоследствии перешла в частные руки и заменена другой фермой, преобразованной из бывшего поселения «Мариевки», в ногорной стороне Саратовской губернии, в Аткарском уезде, — поселения, составленного из воспитанников воспитательного дома.

Множество мелочных забот и хлопот продолжали осаждать меня со всех сторон и отрывали от существенных моих обязанностей; особенно много у меня отнимали времени раскольнические дела и неудобоисполнимые по ним требования архиерея, преосвященного Иакова, который видел в них только одну сторону медали, то-есть, чтобы истребить раскол, quand méme. В этом отношении я мог с ним соглашаться только в редких случаях, разрешаемых законами и по точному смыслу указаний моего главного начальства. Таким образом, в январе месяце этого года, я успел, в угоду ему и сообразно желанию Перовского, обратить в единоверие самого упорного коновода рьяных раскольников, попа Прохора. Раскольники были уверены, что никакие муки и злострадания не заставят его отступиться от раскола; но вышло так, что он отступился даже без всяких мук, а только по одному положительному объявлению, что, в случае его упорства, он будет посажен в монастырь на исправление, а в случае обращения его в единоверие, будет сделан настоятелем единоверческой церкви в городе Волжске, с хорошим жалованием. Поп Прохор благодушно предпочел последнее первому. Таковых поборников древнего благочестия, весьма заботливых о своем временном благосостоянии, и между закоренелыми раскольниками теперь уже не мало.

Часто также отнимали у меня время приезжавшие к Саратов аристократы, помещики этой губернии. Так зимою приезжал Лев Александрович Нарышкин (брат графини Воронцовой-Дашковой), большой гастроном, которого принимали с особенным почетом, угощали обедами и праздниками, преимущественно купцы и богатые местные помещики, жившие в Саратове.

В мае месяце я приступил к моим разъездам, отправившись на пароходе до Сарепты; при этом проводил моего сына, отъезжавшего на Кавказ. Ростислав давно желал побывать на Кавказе и в Грузии, чтобы познакомиться с этим краем, по предположению перейти туда на службу. На пароходе мы проехались довольно приятно, также и в Сарепте мы провели дня три не скучно, но грустно мне было расставаться с сыном на неопределенное время, не зная, когда опять увижу его. Проводив его, я обозревал уезды Царицынский и Камышинский, где по обыкновению нашел много дел, и мало приятных. Вообще, дела того времени Саратовской губернии, при внимательном отношении к ним, составляли не легкий труд, который, при сознании по большей части его бесполезности, казался еще тяжелее. Я всегда любил трудиться, с давних пор привык ко всяким служебным делам, избыток работы не пугал меня, но теперь эти хлопотливые, гнетущие занятия, это бремя бесплодных работ, подсекавшее мои силы, эта неблагодарная служи, явное недоброжелательство Перовского с его пошлыми, безосновательными придирками и привязками, противодействием во всем, истощали мое терпение и приводили в уныние. Большое у меня было желание тогда оставить службу, но неустроенное состояние детей и внуков останавливало меня.

Проездив недели две, я возвратился в Саратов. Через несколько дней в городе вспыхнул значительный пожар, ночью, на Московской улице, одной из главнейших и, быстро распространившись, грозил наделать больших бед, потому что при сильном ветре, искры и горящие головни падали и летели во все стороны. В течении трех часов сгорело девять домов, но к утру, однако, удалось унять пламя. У меня прогорели фуражка и платье в нескольких местах.