Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [47]

Этой осенью я сделал две поездки. Одну с Тимирязевым на соляные озера, в низовьях Волги, о коих кто то ему сказал, что можно удесятерить с них доходы; они находятся в 120-ти верстах от Астрахани. Чтобы распознать, правду ли сказали или нет, надобно бы там пробыть хоть с неделю времени, и приступить к обдуманным средствам точнейшего дознания. Но мы, выехав рано утром из города, гнали курьерских лошадей во все лопатки; приехали, взглянули на озера, пообедали знатною стерляжьей ухою, фазанами, с изобильным количеством шампанского и того же дня в десять часов вечера повернули обратно в Астрахань!

Вторая моя поездка состоялась с целью осмотреть два калмыцкие улуса; и разъезжая по луговой стороне Волги, я посетил город Красный Яр, замечательный особенностями своего местоположения и производительности. До него из Астрахани нельзя иначе проехать, как водою на челноке, который в нескольких местах надобно перетаскивать из одного протока в другой. Знаменитость же города Красного Яра состоит в изобилии яблок, луку и комаров. От роду моего не видывал комаров в таком числе. В прежнее время губернаторы посылали туда летом в наказание за пьянство и мошенничество чиновников и писарей, на истязание от комаров.

В конце 1888 года, с приведением в действие вновь открытого управления государственных имуществ, я был определен в управляющие. Астраханскою палатою государственных имуществ, с оставлением в должности главного попечителя калмыцкого народа, — что улучшило существенно мое положение, возвысив содержание мое до двенадцати тысяч рублей ассигнациями[54] в год, составлявших в то время высший оклад губернаторский. За труды же мои по обозрениям в предшествующие два года получил 1500 десятин земли, которая мне отведена только в 1858 году, в Ставропольской губернии, и от которой до сих пор почти никакого дохода не имею.

С тех пор как начали раздавать казенные пустопорожние земли в награду чиновникам, и в многоземельных губерниях России и на Кавказе, участки, могущие приносить сколько нибудь порядочный доход, доставались и достаются по большей части только тем, которые имели сильную протекцию или же были способны к проискам какими бы то средствами ни было, а тем, которые не одарены этою способностью, — в числе коих нахожусь и я, — обыкновенно достаются участки, или вовсе дохода не приносящие, или — самый незначительный. Порядок такого рода совершенно не соответствует благим желаниям государей, дабы эта награда заслуженным чиновникам, действительно, по мере возможности, обеспечивала их или их семейства; желание, которое, как я слышал, покойный Император Николай Павлович неоднократно выражал и о том приказывал[55].

Не менее предшествующих годов остался для меня памятен и 1839 год. С начала года я имел много хлопот и забот по двум должностям и столкновениям хотя с добрым и благородным, но иногда бурным Ив. Сем. Тимирязевым, — столкновениям, которые однакож и до конца службы моей в Астрахани не прерывали моих хороших с ним отношений. Потом, много был опечален преждевременным выпуском моего сына из артиллерийского училища в юнкера, до окончания курса: правда, за его шалость, но которая была не столь важна, чтобы наказанием за то, лишать молодого человека возможности довершить свое воспитание.

В свободное время от служебных хлопот я находил тогда утешение и развлечение в кругу моего дорогого семейства и к дружеской беседе с несколькими добрыми приятелями, истинно к нам расположенными. Из них двое, морские офицеры, капитаны 1-го и 2-го рангов, Кузьмищев и Стадольский, достойные уважения во всех отношениях по их душевным качествам, уму и редким познанием, были люди далеко не заурядные. Оба совершили несколько плаваний вокруг света и с их любознательностью и наблюдательностью почерпнули из всего ими виденного и испытанного столько любопытного материала, что разговор с ними представлял особенный интерес и занимательность. Также я провел несколько времени очень приятно в обществе с ученым французом Гоммер-де-Гель, путешествовавшим с женою своею по России. Это был человек действительно ученый, с обширным запасом сведений; он имел терпение разъезжать и обозревать осенью этого года все степное пространство между Азовским и Каспийским морями, и утвердился в мысли о удобстве, и возможности соединения их посредством Паныча и Кумы. Впоследствии это удобство и выгоды, по подробнейшем и ближайшем исследовании, оказались неверными.

В мае месяце, когда южное солнце начало уж слишком ощутительно заявлять о своем присутствии, я с семейством моим, чтобы избежать Астраханских очень неприятных жаров, отправился в Сарепту с намерением провести там два-три месяца, и нанял в небольшом расстоянии оттуда, на ферме одного сарептянина, уютный домик, где все мы удобно разместились. В это время я обозрел все окрестные земли калмыцких кочевьев и русских поселений. К нам приезжали в гости наши калмыцкие друзья, князья Тундуты, Джнджит и Менко-Очяр, владельцы богатых улусов, прекрасные, добрые, благородные молодые люди, хотя и непричастные европейской цивилизации, взросшие в диком кочевом улусе, но по своей простой, неиспорченной натуре и хорошим природным качествам, стоявшие несравненно выше многих великосветских франтов. Сарептяне принимали нас очень гостеприимно, были к нам чрезвычайно внимательны и прилагали все старания, чтобы сделать наше пребывание у них приятным; и нам жилось довольно хорошо и спокойно, но в июне месяце сильный ревматизм от простуды и нестерпимая мука от комаров заставили нас воротиться в Астрахань. От июня до октября я провел время в письменных занятиях, в спорах с Тимирязевым и в нескольких разъездах по казенным селениям и кочевьям Астраханской губернии.