Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [44]

Отправился я в Петербург уже позднею осенью, в конце октября, с обоими моими помощниками, данными мне из двух министерств, Нейдгардом и Франком. Дорога наша была самая дурная и погода прескверная, но в обществе с двумя умными, образованными молодыми людьми, я проводил время довольно приятно. Тащились мы по мерзлой грязи и колоти более двух суток, и только на третьи добрались до Пензы, где остановились у одного родственника жены моей. Хорошо отдохнув у него, на другой день, после сытного обеда, мы поехали по пути в Кутлю, там переночевали, и утром, отслужив в церкви панихиду на могиле покойного моего тестя, продолжали странствие. Дорога и погода становились все хуже, снег с дождем не переставали, мы ехали день и ночь; я начинал уставать и находил наше путешествие весьма неприятным, но случилось неожиданно маленькое приключение, доставившее нам некоторое развлечение. Мы ехали в двух экипажах, в одном я с Франком, в другом Нейдгард с моим чиновником Биллером. Со мною были два человека, камердинер и повар Иван. Не доезжая одной станции до Мурома, в экипаже Нейдгарта сломалось колесо, и мы должны были остановиться на станции в ожидании его починки. От скуки мы сели играть в карты. Тем временем к станции подъехал экипаж, и к нам вошел проезжий, приличный на вид, отрекомендовавшийся нам пензенским помещиком А***, о котором я слышал, как о богатом человеке, одном из видных дворян города. Он рассказал нам, что едет из Москвы и очень спешит в Пензу, где его ожидает семейство, с коим давно не видался, и нужные дела. Поговорив немного, он вышел в другую комнату и, возвратившись чрез несколько минут, объявил, что мы ему так понравились, ему так с нами приятно, что он не желает с нами расставаться и, чтобы подолее продлить это удовольствие, решился ехать с нами назад в Москву. Хотя нам показалось довольно необыкновенно, что человек семейный, пожилой, деловой, едущий по столь скверной дороге и сделавший уже половину ее, хочет вернуться обратно по такой странной причине, но из учтивости сказали, что очень рады. И точно: он отправил бывшего с ним управителя для устройства дел в деревню, а сам, поворотив оглобли, поехал с нами в Москву. Мы нашли в нем предобрейшего и прелюбезнейшего спутника, который всю дорогу нас угощал: в Москве завез нас к себе, прямо на свою квартиру, отлично принимал, кормил и поил, преимущественно шампанским, и всякий день приносил нам билет в ложу, которым я не пользовался, предоставив это своим чиновникам. Раз только наш чудак затащил меня в театр, где я просидел часа полтора. Давали Скопина-Шуйского. Пьеса меня не забавляла, но зато забавляли две сцены в соседних ложах: в одной, за барынями и барышнями стояла, вытянувшись назади, все время представления, огромного роста служанка в выбойчатом платье: в другой, невидимому, провинциальные посетительницы рассчитали по количеству своих особ, что мест для сидения всех в ложе будет мало, и потому принесли под салопами скамейки, ножки коих оказались ненадежные, и в первом действии у одной из скамеек они подломились, барыня упала и ее громогласное: «ах!» раздалось во всем театре. Затем я ушел, удовольствовавшись более этим представлением в ложе, нежели на сцене.

Непостижимая проделка нашего радушного хозяина, наконец, разъяснилась для меня. Встретившись с нами на станции, А*** узнал моего повара Ивана (из бывших людей тестя моего князя Павла Васильевича), взросшего и всегда жившего в Пензе, и стал расспрашивать его о пензенских новостях, а тот, в числе всякой всячины, рассказал ему скандальную сплетню о его жене. Это так подействовало на него, что, недолго думая, он мигом изменил свой маршрут и вместо того, чтобы стремиться вперед, оборотился вспять.

В Москве находилась тогда Царская фамилия. Застал я там и нашего губернатора Ив. Сем. Тимирязева, приехавшего из Астрахани. Он представлялся Государю, надеясь получить другое, высшее назначение, и, в случае успеха, просил меня служить у него. Дня через три мы выехали из Москвы, и 13-го ноября прибыли в Петербург. Конечно, я сейчас же поехал к моему сыну Ростиславу, которого нашел здоровым, очень выросшим, отлично выдержавшим экзамен для поступления в 3-й класс артиллерийского училища. В последующие дни, при моих официальных представлениях, я узнал от графа Киселева о предположенном мне назначении в имеющее вновь открыться управление Саратовскою палатою государственных имуществ; но время исполнения этого предположения еще не было определено. Между тем, дела в Петербурге у меня оказалось довольно: занятия мои главнейше состояли в окончании моих отчетов о калмыках, колонистах и государственных поселянах Астраханской и Саратовской губерний, а потом в заседаниях учрежденной графом Киселевым комиссии для выслушивания донесений о состоянии государственных имуществ от чиновников, которые для этого были разосланы им по всем губерниям Империи и затем в составлении кратких выписок из донесений, к просмотру министра. Все эти донесения составляли огромные кипы бумаг; в них высказывались взгляды неспособности чиновников, из коих те, отчеты которых представлялись удовлетворительными, предназначались к должностям будущих управляющих палат государственных имуществ, имеющих вскоре открыться в тех губерниях, кои они ревизовали. Много курьезов содержалось в этих отчетах, но попадались и дельные, и, вообще, все это вместе взятое, составляло богатый материал (который с тех пор, вероятно, уже сгнил) для познания быта государственных крестьян того времени. Не знаю, читал ли граф Киселев и самые краткие извлечения из них; он, как и все современные ему министры (кроме графа Канкрина), довольствовался поверхностными взглядами и своими предвзятыми умозаключениями, приноравливая их к таким же теоретическим изволениям Государя Императора.