Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [35]

По счастью, несколько близких, преданных людей внимательно заботились о нем, вся домашняя прислуга обожала его, а потому мы могли быть покойны в отношении ухода и попечений о нем. Не смотря на старческие немощи, аппетит у князя сохранился прекрасный. Он всегда был замечательный гастроном, любил хорошо и вкусно покушать, как и все в его семье, не исключая моей Елены Павловны. Каждый день, после сытного, обильного обеда, усевшись за чашкою кофе, князь неминуемо обращался к своей дочери с вопросом: — «Ну, Еленушка, а что мы завтра будем обедать?» и начиналось серьезное, продолжительное совещание о завтрашнем обеде, которое я старался не слушать, ибо, от пресыщения сегодняшним обедом, противно было думать о какой бы то ни было еде. Князь возил нас в свою деревню Кутлю, старался занимать и увеселять, как мог, катал в линейке по своим борам и рощам, где дети собирали грибы и костенику. Перед нашим отъездом, он благословил нас и внуков старинными, родовыми образами в дорогих окладах[39]. Прощание наше было грустнее прежних, по сомнительности надежды еще увидеться с ним.

Пробыв в Пензе около двух месяцев, мы возвращались обратно в Екатеринослав чрез Москву, где остановились недели на три. Однажды, читая газеты, я нечаянно увидел о последовавшем преобразовании колонистского управления. Конторы иностранных поселенцев упразднялись, а оставлялся только один «попечительный комитет», под председательством Инзова, с крайне ограниченным штатом. По приезде в Екатеринослав, выяснилось, что я был определен членом этого комитета, с тем же самым содержанием, какое я получал. Приходилось переезжать на жительство в Одессу, продавать за бесценок дом с прекрасным, огромным садом, со всеми почти двадцатилетними обзаведениями и приспособлениями для наших удобств, с огромной дворней, и перебираться на житье в город, где все было несравненно дороже, нежели в Екатеринославе, — что, конечно, расстраивало нашу жизнь, составляло крупную неприятность. Но делать было нечего. Без службы обойтись я не мог, Мы решились переехать и, дабы хоть несколько уменьшить необходимые расходы на жизненные потребности и хозяйство, — купить в окружностях Одессы небольшое именьице. Я поехал в Одессу прежде один и приискал подходящее именьице в сорока верстах от Одессы, деревню Поликовку, по соседству с имением графа Потоцкого, Севериновкою.

Весною 1834-го года, переехало в Одессу и мое семейство, распростившись навсегда с Екатеринославом и старыми друзьями, сохранившими к нам поныне свою вполне ценимую нами приязнь. Множество забот и хлопот, неразлучных с переездом целым домом с одного места на другое и при новом обзаведении полного хозяйства, не миновало и нас; и после прежних долговременных домашних порядков, трудно было вступить в непривычную колею, Но главное, что озабочивало меня, это усиление болезненного состояния моей Елены Павловны. Я надеялся, что одесские доктора искуснее екатеринославских и могут более принести ей пользы, что, отчасти, и сбылось. Однако, не смотря на свои немощи, Елена Павловна принялась с неутомимой деятельностью и разумным знанием дела за устройство нашей деревеньки. В самый короткий срок она сделала все, что было возможно и, при очень ограниченных затратах, достигла удивительно успешных результатов. Она развела прекрасный сад, большие огороды, насадила виноградники, рощу, построила мельницу, все необходимые постройки и службы, улучшила хозяйство и, в течение нескольких месяцев, превратила дикую, запущенную деревушку в образцовое хозяйственное учреждение и приятное летнее местопребывание.

Граф Воронцов по-прежнему выказывал ко мне особенное расположение и несколько раз предлагал перейти к нему на службу; но я не решался переменить моей давней, привычной службы. Моя жена и дочери, — старшая, Елена, приехала к нам гостить, — принятые очень внимательно и любезно графинею Воронцовой, часто бывали у нее на балах и вечерах, насколько позволяло здоровье Елены Павловны. В Одессе нашлось много старых знакомых, между прочим, бывшие Екатеринославские губернаторы, Шемиот и Свечин, градоначальник Левшин, барон Франк, с семействами, и другие. Одесса находилась тогда в лучшей поре своего общественного развития. Много знатных, богатых семейств селились в ней, но причине южного климата, особенно из польской знати. Все они почти, начиная с Воронцовых, жили открыто, весело; прекрасная итальянская опера не уступала столичным; зимою, нескончаемый ряд всевозможных празднеств и увеселений следовал без перерыва. А потому немудрено, что молоденьким дочерям моим, — вторая едва вышла из детского возраста, — участвовавшим почти во всех этих удовольствиях, очень нравились оживление, роскошная обстановка балов, изысканность избранного общества, вообще, веселая, новая для них жизнь высшего одесского круга того времени. Для меня, конечно, все это представляло мало интереса, а Елена Павловна, по слабости здоровья и привычке к уединенной, сосредоточенной жизни, даже тяготилась частыми выездами в свет, на которые обрекала себя, чтобы не лишить удовольствия своих дочерей. Нашего сына, десятилетнего Ростислава, мы поместили в пансион Тритена, лучший в городе. Он был уже хорошо подготовлен, и нас очень радовали отзывы о нем ученых профессоров лицея, преподававших в пансионе, которые не только не могли нахвалиться, но не могли надивиться необыкновенным способностям мальчика и легкости, с которою он понимал серьезные и трудные научные предметы. Только никак не хотел он учиться танцевать, и не было возможности заставить его посещать танц-классы.