Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [138]

Шрифт
Интервал

С этого дня жары усилились, пришлось сидеть закупорившись дома, и только по вечерам позволять себе удовольствие подышать вольным воздухом, и то далеко не свежим и не чистым. Впрочем, это продолжалось недолго, начали перепадать дождички, набегали маленькие грозы, освежавшие накаленную атмосферу.

В августе я получил уведомление, что сын мой в деле с горцами ранен пулею в ногу, по счастью, не тяжело и не опасно, но все же такое начало при самом вступлении его на военное поприще несколько опечалило нас страхом за будущее.

Третьего сентября семейство мое возвратилось обратно в Тифлис, а я в то же время направился в разъезды по Цалкскому округу и раскольничьим поселениям Ахалцыхского и других уездов. Первый ночлег мой был на Черепановом хуторе, всего в десяти верстах от Белого ключа, где находится весь форштат и все фуражные запасы гренадерского грузинского полка. Дорога оттуда до казачьего штаба в 25-ти верстах все подымается выше, сплошным лесом, пересекающимся то рощами, то отдельными частями до самого штаба, не доезжая до коего уже начинается Цалка. Весь Цалкский округ был в прежнее время значительно населен, о чем свидетельствует множество развалин, церквей и жилищ, беспрестанно там встречающихся. Истребление и рассеяние жителей, состоявших первоначально из грузин и армян, последовало, по отзывам старожилов, вследствие набегов лезгин из лесов Храмских, постоянно их разорявших. Около 1780-го года, Учай хан увел в плен до тысячи семей греческих поселенцев, а после того Ага Магомет хан сделал тоже самое; турки из Ахалцыхского пашалыка также часто производили опустошительные набеги. В 1826 году Цалкский округ был совершенно пуст. Первое его поселение вновь основалось с 1829-го года, греками и армянами, вышедшими из Турции. Тогда еще все эти земли считались исключительно казенными, и из помещиков никто никаких притязаний на них и не помышлял заявлять, что продолжалось почти до нынешнего времени. Не более двух, трех лет пред этим, проявились помещики из князей, начавшие добираться и сюда с предъявлением своих так называемых будто бы прав и требованиями сабалахи, т. е. платы за прогон скота по их земле. Не мало терпят жители и от татар, главнейшие из кочевья Борчалинского участка, сильно притесняющих христиан неперестающим воровством и угоном скота. То и другое заставляет многих жителей переселяться в другие местности.

В 25-ти верстах от казачьего штаба, с горы Топоравани, открывается прекраснейший вид на озеро и за ним на горы. На берегу озера лежит духоборческая деревня Родионовка. Здесь также все говорит о давно минувшем многолюдстве и богатстве страны: существует еще превосходной архитектуры древняя церковь, которой по преданиям насчитывают более девятисот лет; сохранился караван-сарай и много всяких развалин, материалы которых употребляются духоборцами на свои избы и заборы.

Проехав по всем духоборческим деревням, я нашел положение сектантов в хозяйственном отношении вполне удовлетворительным, не смотря на все их жалобы, яко бы земли их по холодному климату не удобны к хлебопашеству. Посевы большею частью принимались хорошо, и на каждого хозяина в сложности доводилось до четырнадцати голов рогатого скота, до шести лошадей и двадцати овец. Следовательно, положение ничуть не бедственное, как им хотелось уверить.

В молоканской деревне Воронцовке случилось неприятное происшествие. Перед самым моим приездом разразилась гроза, молния ударила в дом молоканина Добрынина, назначенный для моей квартиры, убила человека и зажгла дом, быстро сгоревший дотла. Пожалев о несчастии молоканина Добрынина, я, однако, остался очень доволен тем, что оно произошло ранее моего водворения в его доме, а не во время оного.

В нравственном состоянии раскольников, разумеется, никакого преуспеяния не обнаруживалось, кроме разве одного только заметного прогресса в страсти к наживе, которую они при случае доводили до безобразнейшего бездельничанья. Так, например, в деревне Никитине молоканские аферисты не церемонились ни с кем для проявления своих алчных позывов. В прошлом году, при проезде губернатора, за тарелку малины, собранной ребятишками в соседнем лесу, и за самовар поставили, в счет семь рублей; а теперь и мне поднесли счетец, в котором записали пять рублей за тарелочку с медом, выставленную обществом вместо хлеба-соли, при приеме меня в деревне, как высшего своего начальника. Из этих двух, хотя неважных, образчиков видно, что эти деревенские люди, с их подразумеваемой якобы сельской простотою, не в пример перещеголяли в наглости самых завзятых столичных обиральщиков.

Побывав в Джелал-Оглы, Гергерах, перебравшись через Безабдал (пешком и верхом), в Караклис, Ахтах и проч., я остановился дня на три в Дарачичаге, откуда по другим деревням и поселениям к октябрю прибыл в Тифлис, несколько утомленный продолжительной, трудной дорогой и изнуряющими жарами, но дома скоро отдохнул и оправился.

В эту поездку я удостоверился, что молокане, в их вероучении, лучше духоборов и скорее могут быть обращены в православие нежели последние, если когда-либо здешние наши миссионеры сами будут лучше, благоразумнее, терпеливее и, особенно, менее своекорыстны, нежели доныне. Молоканские старики, из их духовных вожаков, рассказывали мне между прочим, что будто бы духоборческая секта произошла от молоканской, отделившись от оной в последней половине прошедшего столетия. Это показание как бы согласуется с заключением Гакстгаузена, в его сочинении, том 1-й, стр, 344-я. Они говорят, что какой-то Семен (вероятно Колесников) был первым отделившимся от молокан и основавшим секту духоборцев. Молокане считают себя в своих духовных правилах чище духоборцев тем, что держатся Священного писания и читают его, тогда как духоборцы следуют исключительно изустному преданию, передавая его из одного поколения в другое, все в более и более искаженном виде. Молокане имеют стариков в роде духовных старшин; а духоборцы — по крайней мере гласно — не признают теперь никаких. Молокане по воскресеньям сходятся на молитвенные собрания, у духоборцев же они бывают без различия дней, только по общему соглашению. Вообще молокане, не смотря на свои заблуждения и долговременное отчуждение от церкви, придерживаются христианских оснований: духоборцы же залезли в такой омут, в котором ничего не содержится кроме бессмысленного пустоболтания


Рекомендуем почитать
Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.