Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева - [102]

От армянского селения Чубухлы дорога расходится с озером и, сворачивая в сторону, подымается на высокий хребет горы, а затем тянется по спуску с нее девять верст и входит в Делижанское ущелье, которое по живописности своего местоположения действительно может назваться очаровательным: по обеим сторонам его горы самых разнообразных форм, обросшие густым лесом, источники и беспрестанно изменяющиеся виды по извилинам вьющейся дороги, Проведена также и искусственная дорога, но только на несколько верст. По всему этому пространству, до самого селения Большего Караклиса водворено шесть или семь новых раскольничьих поселений, где были смешано поселяемы и молокане, и жидовствующие, и субботники, и старообрядцы. Вследствие их религиозных раздоров и предоставления их в хозяйственном устройстве самим себе и собственному произволу, они не достигают той степени благосостояния, на которой могли бы быть если бы были порядочнее и трудолюбивее: но тем не менее они полезны здесь, хоть каким ни-на-есть устройством домов и своей промышленностью, коими все-таки превосходят туземных поселян. Селение Головино, пять верст не доезжая ущелья, имело бы все способы сделаться прелестной деревушкой, если бы там жили добропорядочные люди.

Близ Делижана хороший каменный мост и станция с деревней расположены также в очень красивой местности. Вообще, эти ущелье, по красоте и разнообразию видов, одно из самых живописных, какие мне встречались в Закавказском крае. Отъехав с версту от Делижана, я остановился ночевать в новом русском поселении, основанном около года перед тем в прекрасном месте, в лощине, на берегу речки Акстафы. Квартира моя хотя была в лучшем, недавно построенном доме, но спать мне пришлось плохо, но причине бесчисленного множества тараканов и прусаков, которые мириадами наполняли комнату. Эти насекомые составляют неизбежную принадлежность каждого молоканского дома. Сопровождавший меня инженер-поручик Бекман пробовал их истреблять и придумал даже для этого оригинальный способ, на основании военной хитрости и инженерного искусства. Взяв сковороду, он поставил ее на стол, посыпал на нее небольшую кучку пороха и положил сверху кусочек хлеба; в ту же минуту все это покрылось таким толстым слоем прусаков, сбежавшихся на хлеб, что сковорода под ними исчезла из вида. Тогда Бекман зажег длинную палочку и просунув ее в массу копошившихся зверьков, поджег порох, — мгновенно раздался взрыв, и прусаки взлетели на воздух, как турки при Наваринском бое. Но торжество военного искусства продолжалось не долго; не прошло нескольких минут, как вновь прибывшие несметные стаи с избытком пополнили недочет прежних своих собратий.

Из армянского селения «Большой Караклис» я своротил с почтового тракта в горы, сначала по ущелью, а потом на перевал, через громадную гору Безобдал. С вершины его открылся превосходный вид, как вверх, так и вниз, на очень обширное пространство, покрытое бесчисленными оттенками и переливами зелени плодородных полей, долин, лугов и лесных дебрей, видневшихся со всех сторон. Особенно обращают на себя внимание две огромные скалы, на подобие развалин двух крепостей, которые у туземцев называются «братом и сестрой». Спуск с Безобдала, более четырех верст, приводить к дороге в военное поселение Бергеры, где мне приготовлен был ночлег. Это прекрасная долина, обильная растительностью, окруженная горами и болотистой почвою; там квартировала артиллерийская батарея, и в то время находилась на жительстве рота женатых солдат. В семи верстах оттуда расположено также военное артиллерийское поселение в армянской деревне Джелал-оглу, или, как назвали русские «Каменка»; чрез нее я проехал в Лорийскую степь, где были вновь поселены две большие молоканские деревни Саратовка и Воронцовка.

Князь Воронцов поручил мне согласить до трехсот семей молокан перейти на постоянное жительство в эти места, на упомянутой степи, с платежом по условию оброка князьям Орбелиановым. Об этой степи происходил тогда процесс между казною и князьями Орбелиановыми, которых князь Воронцов считал имеющими неоспоримое право на принадлежность им степи. Этот процесс был довольно оригинальный, и потому считаю не излишним изложить его несколько пространнее.

Лорийская степь находится почти на полпути прямой дороги из Тифлиса в Александрополь. Сначала она принадлежала к Эриванской губернии, а в последние годы причислена к Тифлисской. Эта степь входила некогда в пространство земель, составлявших область Самхетию, владетелями коей были, как говорят, князья Орбелиановы и их предки, еще с XII-го века. Но нераздельный состав Самхетии уничтожился уже несколько сот лет тому назад, и с тех пор различные части этого пространства были или вольным пастбищем для всех кочующих народностей, или временно принадлежали тем, коим они отдавались пожизненно царями Грузии или мусульманскими владетелями.

Собственно Лорийская степь заключает в себе пространство около ста тысяч десятин земли, богатой водою, растительностью, плодородием и особенно тучными пастбищами. На эту то часть князья Орбелиановы, потомки древних обладателей ее (по уверениям их), и пытались в последние два года разновременно предъявлять свои права, как на лучшую часть Самхетии. Им представляли в доказательство справедливости этой претензии разные документы, из коих однакож ни один не был признан действительным. Хотя в продолжение долгого времени некоторые из князей Орбелиановых и пользовались временно отдельными участками этой степи, но не по праву владельцев-собственников, а как откупщики солевозной дороги из Александрополя в Тифлис, платя своим грузинским царям откупную сумму за право взимания пошлин с солевозцев и других проезжающих по этому тракту.