Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России - [22]

Минни была в сильном негодовании. Ее защита была почти убедительной. Но, увы, хоть она и изменила свое имя и паспорт, ей не удалось изменить свое лицо. Судьба была против нее, так как в распоряжении контрразведки в Салониках имелось ее фото. Когда оно прибыло в Александрию и ее личность была точно установлена, ее на корабле вывезли на Мальту и задержали там на все время, пока шла война.

Каир и Александрия были очагами интриг и международного шпионажа. Я был связан с человеком по имени Теоридес, который был тайным агентом на службе греческого правительства. Он контролировал банду головорезов, которые слонялись по базарам и занимались всевозможной нелегальной деятельностью. Именно Теоридес впервые рассказал мне о великолепной работе, которой занимался один англичанин, проживавший под личиной араба; это был полковник Лоуренс Аравийский.

Однажды я встретился с Лоуренсом, когда находился в Каире. Это был спокойный, сдержанный человек, и лишь от его коллег и моего приятеля-головореза Теоридеса я узнал о его работе. Впоследствии, находясь годом позже в России, я пытался применить кое-какую тактику против немцев, которую полковник Лоуренс использовал против турок.

Другим человеком, с которым я провел много часов в Египте, был Линкевич – русский революционер, высланный из России, который зарабатывал себе на жизнь окольными путями. Он был помешанным фанатиком, но очень хорошо информированным и знал обо всем, что происходило в Каире. У него также имелись некие тайные источники информации, и он сообщил мне об отречении русского царя от престола и установлении революционного правительства в Петрограде через несколько часов после произошедших событий. Это случилось за два дня до того, как до штаба и египетской прессы дошли об этом официальные телеграммы. Но я так и не узнал, как он получал свою информацию.

Глава 10

Когда в июле 1917 г. я был в отпуске, внезапно получил распоряжение присоединиться к миссии Королевского летного корпуса в России. Я с радостным сердцем покинул вокзал Кингз-Кросс на полночном поезде, отправлявшемся в Абердин, чтобы узнать, каково реальное положение дел в новой, незнакомой мне России. Ранним утром следующего дня поезд пересек Форт-бридж. Под нами простирался Великий флот, а в воздухе висели аэростаты слежения, с которых велось непрекращающееся наблюдение на тот случай, если немецкая субмарина так или иначе сумеет проскользнуть в Форт-бридж. Мост находился под надежной охраной, и мне было интересно, сколько дал бы германский тайный агент за возможность провести на нем час.

В Северном море бушевал ужасный шторм, и, когда я прибыл в Абердин, он сотрясался от шквалистого ветра. Мы явно были обречены на переправу в такое ненастье. Плохая погода затрудняет действия подводной лодки, и я был рад, что риск быть торпедированным на корабле сводился к минимуму. Конечно, всегда существовал риск напороться на плавучие мины – ужасная вещь, которую можно встретить в бурном море, – но после гибели броненосного крейсера «Хэмпшир», произошедшей более года тому назад, когда лорд Китченер и весь личный состав корабля, кроме полудюжины служащих, погибли по пути в Россию, были приняты чрезвычайные меры предосторожности.

По-моему, судно, на котором я переправлялся через пролив, называлось «Юпитер», но я не уверен. Во всяком случае, это был похожий на яхту паром с очень низкой посадкой, у которого была репутация быстроходного судна. Паром показался мне слишком маленьким, чтобы выходить в море в такой шторм, который бушевал за пределами гавани.

На борту собралась необычная компания пассажиров, среди которых были русские и еврейские политики, жившие в ссылке в Соединенных Штатах, а теперь благодаря краху царизма возвращавшиеся в Россию. За исключением корабельной команды, все были в штатском. На борту судна также были несколько британских офицеров и офицеров союзнических армий, но, так как мы должны были ехать через нейтральные страны в Россию, мы не могли носить военную форму.

Моя военная форма, сабля, револьвер и снаряжение были заколочены в деревянные ящики, на которых были наклейки «Хапаранда – Торнио» (названия шведско-российских пограничных постов). Отправка военного снаряжения в ящике таким манером не являлась нарушением нейтралитета Скандинавских стран.

Мы медленно плыли к волнорезу прямо в пасть шторма, а затем помчались через Северное море к Бергену (второй по величине город в Норвегии. – Пер.). Это было одно из самых худших среди многих тяжелых морских плаваний в моей жизни. Миловидная девушка, с которой я познакомился в поезде по дороге в Абердин, теперь превратилась в маленькую несчастную развалину, которая лежала на небольшой кушетке и стонала, обращаясь к стюардессам: «О, пожалуйста, пожалуйста, пусть меня бросят за борт». Какое было облегчение, когда мы приплыли к Бергену и оказались в закрытом фьорде! На ночном поезде я доехал до Христиании; мне повезло, так как я достал для себя одно из немногих спальных мест. Из Христиании я поспешил в Стокгольм, где должен был оставаться одну неделю.

Экономическая ситуация в Швеции была очень напряженной. Как хорошие коммерсанты, шведы продали во второй год войны большую часть своих продовольственных запасов Германии по очень выгодной цене, но теперь, хотя денег было в изобилии и сундуки коммерсантов были полны ими, оказалось, что они не могут купить продовольствие для себя из-за блокады союзниками. Если Швеция предпочла продавать свое продовольствие Германии, то это было ее дело, но союзники не могли позволить ей пополнять свои запасы из-за границы за их счет. Из-за блокады к англичанам в Стокгольме не испытывали большой симпатии.