Воспоминания адъютанта Паулюса - [8]

Действительно, то, о чем рассказывал мне по дороге мой молодой шофер, не было преувеличением. Газетные полосы были сплошь заполнены объявлениями о смерти.

— Геббельсу не скрыть от народа это поражение. Его уличают во лжи рассказы отпускников и раненых об отступлении под Москвой. Могу только сказать вам, что настроение быстро падает. И с каждым днем все больше людей в нашем городе мечтает, чтобы война кончилась. Даже некоторые «Пг»[14] — и те перестали болтать о «победном конце». Я и не верю, что мы можем одолеть русского богатыря. В своей самонадеянности Гитлер бросил вызов всей Европе, какой уж тут может быть хороший конец.

Сидя на верстаке, я слушал старого мастера. Иногда он откладывал рубанок, чтобы набить табаком трубку или поднести к ней лучинку, зажженную от печки, на которой он растапливал столярный клей.

Старик Гартман был глубоко религиозен, он аккуратно ходил в церковь, и на верстаке перед ним всегда лежала Библия.

— Коммунисты не хотят иметь ничего общего с религией, — говорил он, — поэтому я против коммунизма. Я действительно вовсе не сторонник русских. Но я и не национал-социалист. Как послушаешь отпускников, так волосы дыбом встанут. Невинных людей убивают, вешают мирных жителей. С этим я никак не могу согласиться. А что творят с евреями — это просто позор. Почему их надо истреблять? Они ведь тоже люди и так же исполняют свой долг, как и мы. Нет, это ни к чему хорошему не приведет. Да притом война на два фронта. Мы не можем ее выдержать. Это показала еще Первая мировая война. У России гигантская территория и большие людские ресурсы.

— Ничего, справимся! — сказал я и простился со своим старым знакомцем. Однако то, что я от него услышал, снова дало пищу сомнениям, которые лишили меня сна несколько недель назад, после беседы с генералом Паулюсом. Много ли есть в тылу людей, которые думают, как этот столяр? Я прислушивался к речам окружающих, разговаривал с крестьянами, мелкими торговцами, рабочими, учителями. Чаще всего они были со мной осторожны, избегали отвечать на мои вопросы. В их глазах я был высокопоставленный военный. Вот это-то меня и смущало, вот отчего мне не удавалось рассеять свои сомнения. Впрочем, жена рассказывала мне, что люди у нас живут в постоянном страхе перед гестапо. Необдуманное слово могло навлечь на человека арест и ссылку в концлагерь. Повсюду царило взаимное недоверие. Подавленное настроение я наблюдал и в Эйхене, когда ездил к своему брату. Многие из моих юных родичей погибли на фронте, и все это были крестьянские сыновья, которые когда-нибудь унаследовали бы родительский хутор. В былые времена я с удовольствием ездил в свою родную деревню к родственникам и друзьям. А теперь мне пришлось выражать им соболезнование по поводу постигших их утрат. Почти всюду встречались мне женщины с заплаканными лицами.

Из отпуска — к начальнику управления кадров

По возвращении из Эйхена я застал в Мюнцберге телеграмму от коменданта Франкфуртского гарнизона: «Согласно приказу 6-й армии, немедленно прервать отпуск, явиться завтра в управление кадров сухопутных сил в Берлине».

Это был неприятный сюрприз. Моя жена совсем приуныла. Как она радовалась моему отпуску, какие только планы мы с ней не строили! А теперь все рухнуло. Я быстро собрался. Разлука и мне давалась тяжело.

В Наугейме я поспел к ночному поезду на Берлин. Прибыв туда в первой половине дня, я сразу же явился в управление кадров сухопутных сил. Меня уже ждали, и дежурный офицер тотчас препроводил меня дальше, к курьерскому поезду на Летцен. Так что я мог только по телефону приветствовать своего шурина подполковника Вагнера, начальника отдела в Главном штабе вермахта (ОКБ).

В Летцене знали о моем приезде. Здесь я наконец узнал, почему я должен прервать отпуск: надо лететь в Полтаву, где начальник управления кадров сухопутных сил генерал Кейтель[15] созывает совещание армейских адъютантов группы армий «Юг».

Я переночевал в специальном поезде генерал-фельдмаршала фон Браухича. Поезд, находившийся в лесу под Летценом, был замаскирован. Он состоял из нескольких спальных вагонов, вагона-ресторана и салон-вагона с креслами и столом. Комендант поезда отвел мне с моим адъютантом отдельное купе.

Когда на другое утро я вышел из автомобиля на Летценском аэродроме, личный самолет генерала Кейтеля был уже готов к вылету в Полтаву. Сам генерал прибыл вслед за мной в сопровождении нескольких начальников отделов управления кадров сухопутных сил.

Обуреваемый весьма различными чувствами, ждал я отлета. Поднялся сильный ветер.

Мы заняли свои места, самолет стартовал, под нами раскинулось озеро. Уже на высоте нескольких сот метров нас стало болтать. До этого я никогда не болел воздушной болезнью. Но тут мне досталось крепко. Когда мы делали промежуточную посадку в Житомире, ноги у меня были как ватные. Вполне понятно, что я не имел ни малейшего желания вылезать из машины. Правда, потом лететь было приятнее, и все же, когда я в Полтаве почувствовал под ногами твердую почву, я обрадовался.

Совещание началось на другое утро в здании штаба группы армий. Кроме Кейтеля и начальников отделов управления кадров, в совещании участвовали: 1-й адъютант группы армий «Юг» полковник фон Вехмар, 1-е адъютанты 2-й, 6-й, 11-й и 17-й армий, а также 1-й и 4-й танковых армий. Нам было поручено установить, соответствуют ли своим должностям командиры частей и подразделений, доложить о не справляющихся со своими обязанностями командирах управлению кадров и представить свои соображения, как следует их использовать в дальнейшем, и рекомендовать кандидатов на их место, по возможности из офицеров соответствующей армии.