Воспоминания: 1802-1825. Том I - [122]

С.П. Толстая.

Я прибыл в бригаду, заранее скучая от приготовленного мне времяпрепровождения: полки находились в плохом состоянии, а Витебск был бесцветным городом.

Но очень скоро Наполеон вывел нас из состояния скучного отдыха. Он преодолел морское пространство, отделявшее его от Франции, и во главе горсти солдат высадился во Фрежюсе. В Европе началась тревога. Австрийские генералы еще сочиняли планы, оценивая шансы и сроки продвижения Наполеона, когда последний преодолел препятствия и одним своим именем открыл себе дорогу на Париж. При первом известии о побеге ужасного пленника с острова Эльба император Александр прервал все дипломатические увертки конгресса, собравшегося в Вене, и послал войскам приказ выступать.

Все забурлило, гвардия покинула Петербург и направилась в Вильну, дивизия, частью которой была наша бригада, входила в Гвардейский корпус, мы возглавили колонну и направились к Полоцку.

Но фортуна, последнее усилие которой вернуло Бонапарту трон Людовиков, устала от его амбиций и не имела сил доставить ему победу над талантом Веллингтона и отвагой Блюхера. Эти два генерала нанесли последний удар колоссу, который единственный мог прервать работу объединенной Европы и угрожать ее независимости. Он пал столь же стремительно, как и возродился. Единственное сражение при Белль-Альянсе (или Ватерлоо) закончило новый этап борьбы; Бонапарт, который одной победой вернул себе главенство над Францией, не нашел больше сил для того, чтобы пережить катастрофу. Париж вновь был занят, император Александр снова вернулся туда, как посредник и как покровитель самого слабого.

Армия под командованием князя Барклая де Толли расположилась лагерем на севере Франции, гвардия получила приказ остановиться около Вильны. Наша бригада стояла в Ковно. Я воспользовался счастливым случаем, чтобы съездить в Курляндию, развлечься в Либаве и искупаться там в море. Затем я вернулся в Вильну, чтобы продолжить удовольствия. Приход гвардии собрал в этом городе самых красивых женщин Польши. Командующий корпусом генерал Милорадович не упустил этого прекрасного случая, чтобы влюбиться, он устраивал праздники, но не платил за них.

Пока мы танцевали в Вильне, Император защищал в Париже интересы Франции, которую английская ревность и прусская жадность хотели бы разрушить до основания.

С тем, чтобы придать больше веса своему посредничеству и потрясти Европу, Император собрал в Вертю, на равнине Шампани, 150 тысяч человек своей армии. Он пригласил государей Австрии и Пруссии, германских принцев, Веллингтона и всех иностранцев, военных и дипломатов, присутствовать на смотре, который он устраивал своим войскам.

Перед удивленным взором многих тысяч зрителей наша армия предстала собранной в одном месте, в самом строгом порядке, заново обмундированная, заботливо экипированная всем необходимым, обученная всем тонкостям военного дела. Этот военный триумф длился несколько дней, вся роскошь и все пиршества Парижа украсили биваки нашей армии. Окруженный этим прекрасным инструментом своего могущества, Император в Вертю на желаемых им условиях определил условия мира, было решено оставить во Франции оккупационную армию, составленную из войск всех союзных наций и вверенную командованию лорда Веллингтона.

От России почетную миссию остаться во Франции во главе 30 тысяч человек, собранных из различных корпусов армии фельдмаршала Барклая де Толли, получил граф Михаил Воронцов. Остальные войска направились в Россию, мы получили приказ возвратиться в Петербург и в места нашего постоянного расположения. Наполеон, который еще раз заставил всю Европу взяться за оружие, печально отправился на остров Святой Елены.

* * *

Мы расположились в Великих Луках, городе еще менее приятном, чем Витебск. На зиму я уехал в Петербург, где прилежно ухаживал за молодой графиней Толстой.

1816

Ее родители предоставили нам все возможности для встреч, в ее доме меня принимали, как своего, дядя графини граф Остерман давал в ее честь балы, которые я усердно посещал. Казалось, что все способствует тем нежным чувствам, которыми молодая девушка отвечала на мои ухаживания. В этом браке меня устраивало все, кроме разницы в годах, мне скоро должно было исполниться тридцать, а ей было всего 16 лет; я вскоре должен был покинуть блестящие удовольствия высшего света, а она только входила в него. Перед отъездом из Петербурга, когда я собирался выехать к своей бригаде, а граф Толстой — возвратиться в Москву, мы расстались в надежде вновь встретиться будущей зимой. С этого времени размышления о разнице в возрасте начали уменьшать мое стремление к этому браку и заставили меня предоставить судьбе решение этого вопроса.

Я переехал в Ржев, где очень хорошо себя чувствовал в обществе бородатых купцов, составлявших почти все население этого города. Его расположение на берегу Волги также было очень полезно для торговли. В течение многих лет в городе не стояли войска, поэтому мы были приняты с радостью, нас встретили с гостеприимством и хлебосольством, которыми отличались счастливые внутренние губернии Империи.

Не успел я расположиться в новом гарнизоне, как последовало назначение меня дивизионным командиром 2-й драгунской дивизии. Я прибыл в Петербург, чтобы устроить свои дела; в течение 6 дней все было окончено, и я направился в город Гадяч Полтавской губернии, где располагалась штаб-квартира моего нового командования.