Воспоминания: 1802-1825. Том I - [115]

Союзники поспешили принять эту идею, они рассматривали ее как желание всей нации, и Людовик XVIII был провозглашен королем Франции.

* * *

Император Александр остановился в доме князя Талейрана, все войска провели остаток дня на биваках, разбитых в укрепленных местах и в окрестностях Парижа.

Утомленные тяготами и боями, овладевшие ценою своей крови Парижем, этим городом разорителей своей родины, войска подали величайший и благороднейший пример воинских добродетелей. Император Александр заявил о своем прощении, и вся армия забыла о мести. Можно было видеть как те же солдаты, которые только что ожесточенно сражались у парижских ворот, стояли 24 часа под сильным дождем без пищи на улицах этого униженного города и не решались постучать ни в одну дверь, чтобы попросить хлеба. Даже гвардия самого Императора получила пищу только на следующий день, и только на третий день стали заботиться о расквартировании войск.

Париж был удивлен, последующие события отдадут должное благородству Императора и покорности его доблестных солдат. Пруссаки и другие германские войска предавались грабежам и удовольствиям Парижа, но император Александр приказал, и русские показали пример дисциплины. Все в этом последнем акте, закончившем 20-летнюю войну, должно было быть необыкновенным и возвышенным. Вечером того же дня Император отправился в Оперу, где публика столпилась, как в день национального праздника. Громкими криками требовали показать спектакль «Триумф Траяна», эта опера была поставлена в честь побед Наполеона, вернувшегося из Тильзита, теперь хотели, чтобы так же была отмечена слава Александра, вошедшего в Париж.

Волнения стихли, когда сообщили о желании Императора посмотреть «Весталку». Он появился в королевской ложе, приветствовал публику так же, как он это делал в Петербурге. Как только его заметили, раздались такие громкие крики «Да здравствует Император!», «Да здравствует освободитель Франции!», которыми никогда не удостаивали короля Франции.

Повсюду, где он появлялся, слышались здравицы и восклицания, все театры отметили его добродетели и его триумф.

Вернувшись в Фонтенбло, где остатки французской армии соединились с Императорской гвардией, Наполеон стал придумывать способы, как спасти свою пошатнувшуюся удачу. В его голове проносились тысячи планов, которые либо противоречили один другому, либо исполнение которых стало невозможно. Маршалы и даже придворные давали ему советы. Лесть исчезла при дворе несчастного Наполеона, ее место заняла дерзость, которая доказала победителю стольких народов, что только победы являются основой узурпации. Те, кого он наиболее щедро осыпал своими милостями, маршалы, которые при нем, и благодаря ему, стали вельможами Империи, и должны были бы поддерживать его власть, первыми стали упрекать его в падении величия. В конце концов, они заставили его разрешить им отправиться к Александру, чтобы молить о милосердии. Вместо того чтобы искать способы воодушевить нацию и своих храбрых солдат, все еще готовых проливать кровь за спасение чести Франции, эти маршалы, не покраснев, явились в Париж для того, чтобы договариваться об унижении их отечества и о бесчестии их славы. Некоторые из них, обманув войска, доверявшие их приказам, и соблазнив офицеров, увели свои корпуса из преданного Наполеону лагеря.

Перемирие и военная конвенция были заключены без ведома Наполеона. Проданный и разоруженный своими собственными генералами, он был счастлив найти в великой душе императора Александра поддержку против мести союзников и предательства своих подданных, и счел себя спасенным, подписав отречение.

В ходе этих переговоров Париж, казалось, уже забыл своего бывшего хозяина, там занимались только делами Бурбонов, приездом короля, великодушием союзников и теми бесчисленными переменами, которые новый порядок вещей должен был произвести в обществе и при дворе.

Я получил разрешение покинуть свой пост и прибыть в Париж. Не могу передать охватившее меня чувство, когда я вернулся в этот город, в котором жил молодым человеком, жаждавшим удовольствий и любви, в город, некогда наполненный величием Наполеона, славный его подвигами, прославлявший его вернувшуюся из Тильзита гвардию. Тогда он являлся хозяином большей части Европы, местом, куда стекались государи и принцы, платящие дань французскому могуществу, теперь же я увидел его униженным солдатами всех тех наций, которые на протяжении 20 лет подчинялись его триумфу. Я не мог прийти в себя, видя русских гренадеров и казаков, прогуливающихся по бульварам, составляющих охрану театров, патрулирующих Пале-Рояль и городские парки.

Мое национальное самолюбие было в высшей степени польщено, но мои глаза отказывались верить. На Пасху король Пруссии, принцы, все генералы различных союзных армий и французские маршалы, находившиеся в Париже, собрались у императора Александра и составили его свиту в тот момент, когда он сел на лошадь, чтобы произвести смотр войскам, выстроившимся вдоль бульваров от Мадлен (церкви Святой Магдалины) до ворот Сен-Мартен. Все полки встречали его радостными криками «ура», на которые бесчисленные горожане, стоявшие по сторонам аллей и украшавшие все окна, отвечали возгласами «Да здравствует император Александр!» Казалось, все население этого огромного города пришло в движение, можно было подумать, что они встречают воскресшего Генриха IV. Сад Тюильри, Елисейские поля, набережные и все дома, даже самые отдаленные, были заполнены любопытными. Самые красивые женщины спорили за удобные места и махали платочками в ответ на крики наших солдат и народа. На площади Революции, неподалеку от того места, где под неумолимым ножом гильотины упала голова несчастного Людовика XVI, был возведен помост, обитый красной материей, на котором был сооружен алтарь. Прибытия Императора ожидали русские священники в богатых одеяниях и придворные певчие в лучших нарядах. Это святилище было оцеплено парижской национальной гвардией. Войска проходили перед государями и выстраивались густой колонной вокруг этого возвышения, образуя подобие широкого каре.