Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи) - [22]

Материнская любовь – это стихия. Люди изменили ее по-своему. Весь цивилизованный мир, исключая разве что некоторые слои, не затронутые культурой, практикует детоубийство. Супруги, у которых двое детей, когда могло бы быть двенадцать, – это убийцы десятерых неродившихся, среди которых и был тот единственный, именно «их ребенок». Может, среди неродившихся они убили самого дорогого…

Так что же делать?

Надо растить не тех детей, что не родились, а тех, которые рождаются и будут жить.

Напыщенность незрелости.

Я долго не хотел понять, что необходим расчет и забота о детях, которые рождаются. В неволе разорванной на части Польши, подданный, а не гражданин, я бездушно не желал помнить, что вместе с детьми должны появляться на свет школы, рабочие места, больницы, культурные условия жизни. Безрассудную плодовитость я сегодня воспринимаю как зло и легкомысленный проступок: возможно, мы в преддверии возникновения новых законов, диктуемых евгеникой и демографической политикой.

Мир отбирает его у матери

7. Здоров ли он? Еще так непривычно, что он – уже не часть матери. Ведь еще совсем недавно, в их сдвоенной жизни, страх за него был частью страха за себя.

Как же она мечтала, чтобы это время кончилось, как хотела, чтобы эта минута осталась позади. Думала, что тут-то она и избавится от всех страхов и волнений.

А теперь?

Странное дело: раньше ребенок был ей ближе, больше был ее собственностью, мать была увереннее в его безопасности, лучше его понимала. Полагала, что все знает, все сможет. С той поры, когда руки – профессиональные, оплаченные, опытные – приняли опеку над ним, она, отодвинутая на второй план, потеряла покой.

Мир уже отбирает его у матери.

И в долгие часы вынужденного бездействия появляется множество вопросов: что я ему дала, какое приданое, чем защитила?

Он здоров, так почему же он плачет?

Почему он худой, почему плохо сосет, не спит, так много спит? Почему у него большая головка, ножки поджаты, кулачки стиснуты? Почему красная кожа? Белые прыщики на носике? Почему он косит, икает, чихает, поперхнулся, почему охрип?

Так и должно быть? А может, все ей врут?

Она вглядывается в это маленькое беспомощное существо, непохожее ни на одного из тех маленьких и беззубых существ, каких она видела на улице и в саду.

Может ли быть такое, чтобы вот это существо через три-четыре месяца стало таким же, как они?

А может, они ошибаются?

Может, легкомысленно отмахиваются от нее?

Мать недоверчиво слушает врача, следит за ним взглядом, старается по его глазам, приподнятой брови, пожатию плеч угадать – правду ли он ей говорит, не колеблется ли, достаточно ли внимателен.

Ты хочешь скрыть от ребенка, что он красив?

8. «Красивый? Мне это не важно». Так отвечают неискренние матери, желая подчеркнуть свое серьезное отношение к задачам воспитания.

Красота, обаяние, фигура, приятно звучащий голос – это капитал, который ты дала своему ребенку, и он, так же, как здоровье, как ум, он облегчает ему жизненный путь. Не нужно переоценивать значение красоты, без поддержки другими достоинствами она может навредить. Тем больше она требует бдительного внимания.

Красивого и некрасивого ребенка нужно воспитывать по-разному. А поскольку нет воспитания без участия ребенка, не следует стыдливо скрывать от него проблемы, связанные с красотой, потому как именно это его и портит.

Это якобы презрение к красоте – пережиток Средневековья. Разве человек, чуткий к красоте цветка, бабочки, пейзажа, должен быть равнодушен к красоте человека?

Ты хочешь скрыть от ребенка, что он красив? Если ему не скажет этого никто из многочисленного его окружения в доме, ему это скажут чужие на улице, в магазине, в саду, везде: возгласом, улыбкой, взглядом, взрослые или сверстники. Ему это покажет пренебрежение к некрасивым и уродливым детям. Он поймет, что красота дает привилегии, так же как понимает, что рука – это его рука, которой он может пользоваться.

Как слабый ребенок может успешно развиваться, а здоровый – стать жертвой несчастного случая, так и красивый ребенок может быть несчастным, а ребенок, закованный в броню некрасивости – не выделяемый из толпы, не замечаемый, – быть счастливым. Ибо ты должна, ты обязана помнить, что жизнь, приметив каждую ценность, возжаждет ее купить, выманить или украсть. Из этого хрупкого равновесия тысяч колебаний возникают неожиданности, которые часто изумляют воспитателя болезненным «почему?!»

– Его красота для меня не важна.

Ты начинаешь с заблуждения и лжи.

Узы шаблона

9. Умный ли он?

Если в самом начале мать с тревогой задает этот вопрос, вскоре она начнет требовать.

Ешь, пусть ты и сыт, ешь, хотя бы и с омерзением; ложись спать, пусть даже со слезами, пусть еще час будешь ворочаться без сна. Потому что ты должен, потому что я требую, чтобы ты был здоров.

Не играй с песком, носи тесные штанишки, не трогай волосы, потому что я хочу, чтобы ты был красив.

«Он еще не говорит… Он старше, чем… а все-таки еще не… Он плохо учится…»

Вместо того чтобы наблюдать, чтобы познать и увидеть, берется первый встречный пример «удачного ребенка» и перед собственным ребенком ставится задача: вот тебе образец для подражания.