Воспитание православного государя в Доме Романовых - [31]
Возвратившись в Лондон, отец Андрей начал служить в русской церкви настоятелем, причем на греческом и латинском языках «для православных греков и сочувствующих ортодоксам англичан», и в общей сложности прослужил там 15 лет.
Много позже в письме к своему бывшему ученику, императору Александру I, от 29 декабря 1804 г. отец Андрей Самборский так вспоминал о годах служения на чужбине: «По неисповедимому Божьему провидению начал я первое священнослужение в Великобритании. Сия просвещенная страна да засвидетельствует, с какой ревностью и чистотой совершал я через многие годы богослужение, чувствуя, что чистое богослужение рождает и утверждает в человеке чистую веру, которая едина утверждает царские престолы и сохраняет их неколебимыми, содействием которой народы не мятутся, но пребывают в тишине и единодушии, пребывают всегда верными своему Богу и своему Государю». И далее он добавлял: «По совершении священной должности в храме все прочее время употреблял я для приобретения не собственной пользы, а блага общего – успехов российских художников, кораблестроителей, мореходцев, земледельцев, пользуясь всеми возможными случаями и способами»[328].
В 1780 г. императрица Екатерина Алексеевна вызвала Андрея Самборского в Россию, где в 1782 г. он был назначен ею на пост настоятеля строящегося в Царском Селе Софийского собора.
Государыня, часто бывая в Царском Селе, что отмечалось не раз в камер-фурьерских журналах, наверняка имела возможность слушать проповеди нового настоятеля и хорошо могла присмотреться к нему с далеко идущими целями. Было очевидным ее желание как можно более тесно войти в интеллектуальный и культурный контакт со странами Западной Европы, и это обстоятельство диктовало стремление императрицы обзавестись различными советниками не только «французского» и «немецкого», но и «английского» направления. В этом контексте человек, долгие годы проживший в Великобритании и сохранивший верность российскому престолу и православной вере, мог быть очень полезным для государства.
Напомним, что воспитанием будущего монарха Александра Павловича занималась сама императрица Екатерина II, не скрывавшая своих династических планов, связанных с рождением старшего внука. Причем государыня неоднократно заявляла, что воспитывала обоих внуков «по английской системе», почерпнутой из книг британского педагога и философа XVII в. Джона Локка. Этот выбор, возможно, был продиктован нескрываемой англоманией монархини, которая часто именовала себя другом Англии «по влечению и интересу»[329]. Она утверждала, что смотрит «на английскую нацию как на ту, союз с которой самый естественный и полезный для России»[330].
Более того, английский врач Т. Димсдейл доставил императрице от наставницы наследников английского престола мисс Чевелли руководство по методике «Английского Королевского воспитания», и к русским наследникам Александру и Константину были приглашены английские воспитатели[331].
Высшее дворянское сословие России во второй половине XVIII в. разделялось на галломанов и англоманов. Подавляющая его часть ориентировалась на обычаи, нравы, вкусы общественной жизни французов, а Париж для них, как и для всей Европы, служил образцом утонченного вкуса и обхождения. К Англии поначалу отношение было двойственное: с одной стороны, уважение и подозрительность из-за экономических успехов страны и ее политического устройства, с другой стороны, англичан все же «любили издалека». «Рассудок восхищался, а душа не принимала», – писала Е. Р. Воронцова-Дашкова[332].
Однако после Великой Французской революции (1789–1794) произошло охлаждение к Франции. Государыня вдруг объявила, что эта страна заражена излишним свободомыслием и фривольностями, и стала считать французов легковерными, непостоянными и недопустимо вольными в обхождении[333].
Екатерина Алексеевна стала откровенно демонстрировать свой интерес ко всему английскому: театру, философии, литературе, искусству. Кроме того, она принялась усиленно культивировать английскую систему паркостроения, приглашая в Царское Село английских садоводов и архитекторов[334], а английские художники стали зарождать в России традиции императорского парадного портрета[335]. На службу начали приглашать английских морских офицеров; бурное развитие получила взаимовыгодная торговля между двумя странами. «Можно сказать, что императрица неравнодушна ко всему английскому, я убеждена в этом мнении», – делала вывод в своем дневнике баронесса Е. Димсдейл[336].
Великобритания была признана императрицей как страна цивилизованная и устойчивая в своих национальных традициях, которые совпадали с поисками собственного органичного пути для дальнейшего приобщения России к европейской культуре. Даже князь А. Б. Куракин писал, что «…не быть я связан с отчизной столь неразрывными узами, и, будучи к тому же поставлен перед выбором, какой стране посвятить и жизнь и труд свой, Англия без малейшего сомнения была бы избрана мною сколь из любви к ней, столь и по убеждению»
