Воспитание по-новому - [43]

— Куда ты пошел?!. Что это за ребенок!.. Да стой ты!.. Рот закрой!.. Слушай, отвали, не мешай!.. Я тебе сколько раз сказала?! Так, пока не уберешь… Иди с глаз моих! Что ты такой тупой?…

Это был ее стиль разговора с сыном, по-иному она не могла. И славно потрудившись над его воспитанием, она получила в семь лет совершенно затюканного, забитого, заторможенного, боящегося слово сказать, шаг сделать ребенка. Пришла пора идти в школу. И мама, зная, что я психолог, подошла ко мне однажды и попросила совета:

— Слушай, скажи мне как психолог: может, мне его в школу для дураков отдать, он же нормальную все равно не потянет?

И я даже не знала, что сказать ей в ответ. А потом, к ужасу своему, подумала: и вправду, в школе «для дураков» этому ребенку будет, наверное, лучше! В нормальной его забьют до конца, только уже не одна мама в этом участие примет, но и учителя, и дети. Он, такой вот продукт, результат маминого воспитания, будет вызывать только непринятие и недовольство. А куда ему еще больше? И в очередной раз с горечью подумала — что же мы делаем иногда со своими детьми! Как у нас получаются такие дети?

Я много раз возвращалась к этому вопросу, когда пошла работать психологом в школу и воочию увидела все эти последствия воспитания, о которых мы говорили в этой главе. Увидела ярко, «вживую» — и в массовом масштабе.

Это вызвало у меня сначала настоящий шок, когда, общаясь с детьми от нулевого до одиннадцатого класса, я встречала одно и то же — закомплексованность, неуверенность в себе, желание самоутвердиться, наполниться за счет окружающих, массу переживаний, сомнений, душевных терзаний, которые испытывают дети, когда в одиночестве решают свои проблемы.

Их внешнее поведение могло быть разным — от внешне совершенно беззаботного до эпатажного, даже агрессивного. Но их внутреннее состояние при ближайшем знакомстве, когда дети доверялись мне, открывались мне, — было так похоже! Каждому нужна была поддержка. Каждому нужно было принятие. Каждому нужно было понимание. Каждому не хватало любви.

Я много раз в тот период обсуждала с учителями вопрос — почему у нас такие дети? И слышала, чувствовала в их рассуждениях немало негативного по отношению к детям.

Учителя, которым приходилось общаться с такими уже почти готовыми «продуктами», да еще общаться с ними в массе, не с одним ребенком, когда и с ним-то не знаешь, что делать, — испытывали чаще всего беспомощность. Тот же самый вопрос: «Что с ними делать?» — звучал в их среде постоянно.

Что делать с «7-Б», который полным составом не пришел на урок? Что делать с Петей Ивановым (фамилии могли меняться каждый день — вопрос оставался один и тот же), который выходит за все рамки?… Что делать с этим отстающим ребенком из «6-А» — перевести его на класс ниже, пусть там с ним мучаются?

Таких ситуаций было множество, они возникали каждый день — и что со всем этим было делать, когда методы воздействия на детей не менялись, были такими же, как и родительские! Поэтому эти ситуации не исчезали, на смену одной приходила другая, созданная иногда самим учителем, который точно так же не понимал, «пережимал», отвергал — и создавал трудные отношения с детьми. А иногда не с одним ребенком — с целым классом.

В тот период, когда я так всматривалась в детей, пытаясь понять — откуда же такие дети, почему они такие, — я увидела много агрессии и непринятия учителей в отношении детей. Я почувствовала их враждебное отношение к детям. Для многих из них дети были некими вредными существами, неуправляемыми в своей массе, не желающими учиться или подчиняться требованиям учителей.

И я, даже видя это, не могла обвинить учителей в том, что они так проявляются. Не наученные воспитывать детей и строить с ними отношения на основе уважения личности ребенка, обученные в институтах тем же авторитарным методам воспитания, что могли они делать с детьми, уже испорченными таким воспитанием? Да еще, опять же, не с одним ребенком, а с классом в тридцать человек? Они могли продолжать создавать напряжение, пытаться держать власть, вызывать протест у детей, получать их агрессию, отвечать на нее агрессией. Применять свои, учительские способы наказания: родителей вызвать в школу, ребенка — на педсовет. Но что это принципиально могло изменить?

Эта война, враждебность, чувствовалась в отношениях «учителя-дети». Дети были иногда неуправляемы, иногда — вредны. Они отвратительно вели себя на уроках и не подчинялись требованиям учителей.

Конечно, среди них было много и «образцовых», послушных, примерных детей, которых родители воспитали под девизом: «Слушай, что говорят взрослые!» или: «Веди себя хорошо». Но такие дети никогда в массе своей не пересиливали детей, которые пытались быть свободными, которые бесились на переменах или срывали накопленную агрессию на учителях. И эти послушные, «образцовые» дети никогда в открытую не поддерживали учителей, они не могли постоять даже за себя: ведь для этого нужна смелость и самостоятельность, которая в них не была воспитана.

Однажды, обсуждая в узком кругу учителей эти наболевшие вопросы — откуда такие дети и что с ними делать, — я услышала мнение одного учителя.