Воскресший из мертвых - [3]

Однако странный наряд Ионни удивил полицейского. Он даже заподозрил со стороны Ионни какую-то неясную насмешку над полицией. И по этим двум причинам Нуутинен решил не обращать внимания на пьяного.

Но Ионни настойчиво шел прямо на него. Вот он уже совсем приблизился и завел было какой-то разговор. Но Нуутинен уклонился от этой конфузной беседы. Он попросту повернулся к Ионни спиной, как будто того и не было рядом с ним.

Покачиваясь из стороны в сторону, Ионни капризным тоном сказал:

— Эй, Нуутинен, ну что же ты сегодня не обращаешь на меня внимания?

— Пошел ты к черту! — сердито, но с чувством собственного достоинства рявкнул полицейский.

Густой туман застилал глаза Ионни, тем не менее он упрямо продолжал бормотать:

— Эй, не гордись, Нуутинен… Не гордись передо мной…

Но тут туман совсем сгустился, померк свет в глазах, и Ионни так сильно потянуло ко сну, что он опустился на мостовую и в одно мгновенье заснул рядом со своим цилиндром.

На следующее утро Ионни проснулся в камере. Он проснулся оттого, что Нуутинен, разъяренный порчей своего мундира, с бранью пинал его, как бревно.

Чуть приоткрыв глаза, Ионни спокойно спросил:

— А, это ты, Нуутинен? Что тебе?

Нуутинен стал беспощадно бранить его. Правда, Нуутинен получил долгожданное место в Тампере. Но, к сожалению, только лишь завтра он мог, согласно приказу, освободиться от здешней должности. Раздраженный вчерашним происшествием, он с гневом обрушился на Ионни:

— Ну, чертова перечница, теперь ты больше не поездишь на мне!

Да, этот пьяница был для него настоящим злом. И теперь Нуутинен дождался, наконец, желанного покоя.

Нуутинен вместе с полицейским приставом приступил к обычным процедурам — к взвешиванию, измерению и так далее.

Оба полицейских были сильно не в духе. Стоя на весах, Ионни и на этот раз поинтересовался:

— Сколько теперь, а?

Но те из презрения не ответили на этот вопрос. Только Нуутинен коротко буркнул приставу, чтоб тот записал в книгу:

— Как обычно.

Эту короткую фразу Нуутинен произнес высокомерно и в своем гневе даже не взглянул на Ионни.

Но вот в комнату вошел полицмейстер. Он только сегодня вступил в эту должность и решил испробовать новейший способ, по которому нетрудно будет и впредь узнавать задержанных преступников. Взглянув на странно одетого Ионни, полицмейстер приказал сделать на бумаге отпечатки его пальцев.

Ионни почему-то заробел от этого дела и даже спрятал руки за спину. Уж слишком необычайна была процедура. Он впервые столкнулся с ней и поэтому проявил нерешительность.

— Руки давай сюда! — гаркнул обозленный Нуутинен.

Но Ионни с недоверчивостью быка уставился на бумагу.

— А это какая же бумага? — смущенно спросил он. Нуутинен надменно и презрительно ответил:

— Да не сожрет она твоих пальцев!

Выхода не было. Полицейский угрожал. Ионни с сомнением почесывал свой затылок и, все еще боясь бумаги, подозрительно поглядывал на нее. Но тут Нуутинен с силой схватил его руку и прижал концы пальцев к бумаге. Потом сухо и коротко буркнул:

— Теперь можешь убираться к дьяволу!

Ионни ушел.

2

Кроме коммерции советника Лундберга и младшего полицейского Нуутинена, у Ионни за пределами артели имелась еще одна знакомая. Грузчики называли ее колбасницей Лизой. Она была базарная торговка. Продавала колбасу.

Все грузчики покупали колбасу именно у нее. Это была толстая, дородная женщина, похожая скорей на барыню, чем на торговку.

Между нею и Ионни шел постоянный спор, который не позволял установить, что это — любовь или ненависть.

Ионни вечно отпускал какую-нибудь шуточку по ее адресу. Это сердило ее. И тогда она в свою очередь принималась ругаться. Так поддерживались их своеобразные отношения уже много лет. Иной раз грузчики для потехи намекали Лизе, что Ионни метит в ее женихи. Эти намеки совершенно выводили ее из себя.

Но Ионни, как известно, был легкий человек, и он не утруждал свою память излишними воспоминаниями о полученных обидах. Вот и сейчас, выпущенный из полицейского участка, он, облаченный во фрак, приплелся к столу Лизы покупать колбасу.

Лиза еще не видывала его в подобном одеянии и поэтому, сразу же вспылив, начала кричать на него в присутствии других грузчиков:

— Это какого же черта ты еще задумал?

Но Ионни не обиделся за такую встречу и даже сделал ей комплимент по поводу ее полноты:

— Нет, Лиза, про тебя нельзя сказать, что ты барыня. Ты прямо настоящая попадья.

Он сказал это в шутку и даже с оттенком некоторой лести, но Лиза буквально разъярилась от этих слов. Она с бранью сказала:

— А ты сам-то как выглядишь перед господом богом?!

Эта библейская фраза, сказанная ею в запальчивости, взволновала ее собственное сердце, и она с ожесточением крикнула:

— Босяк ты, а не человек!

И, сердито перебирая товары на своем прилавке, надменно добавила:

— Даже в день страшного суда ты не воскреснешь, потому что у босяков и души-то нет.

В общем на этот раз Лиза так крепко облаяла Ионни, что он не выдержал. Потирая свой лоб, он начал возражать:

— Что за чертовские шутки у тебя, Лиза! Как это можно отрицать во мне наличие человеческой души?

Это возражение еще больше ожесточило Лизу, и она с яростью заорала: