Воскресные газеты - [4]

Шрифт
Интервал

«Семь фунтов, пять и четыре».

«Здесь только четыре с половиной фунта».

«Что?»

«Четыре с половиной».

«Как так?»

Стриженый ежиком покачал головой.

«Это у тебя все деньги, парень?»

«Да. Еще есть мои чаевые».

«Чаевые?»

«Его чаевые!» — сказал толстый.

Тощий улыбнулся.

«Выкладывай», — сказал он.

Томми, поколебавшись, выгреб все деньги из правого переднего кармана и высыпал их на прилавок.

Стриженый ежиком быстро их пересчитал.

«Двадцать два и семь, — сказал он. — Плюс зарплата 25 шиллингов».

Тощий кивнул.

«Не хватает семи шиллингов и девяти пенсов, — сказал стриженый ежиком и поглядел на Томми. — Не хватает семи шиллингов и девяти пенсов, парень».

Томми нахмурился.

«Тебе еще кто-то остался должен?»

«Ага».

Стриженый ежиком кивнул.

«Ладно, на неделе ты их получишь, да?»

«Ага».

Томми посмотрел на толстого, который унес деревянный поднос с деньгами к письменному столу. Тощий что-то записывал в толстый гроссбух.

«Ладно, парень, — сказал стриженый ежиком. — Ну, а теперь нам пора закрывать».

Он снял с крючка на стене ключ, подошел к прилавку и, перескочив через него, с грохотом приземлился у самой двери. Он открыл дверь и выпустил Томми.

«Макензи будет на следующей неделе, да?»

«Ага».

«Хорошо».

Тощий спросил:

«Он хочет получить участок?»

«Хочешь получить участок и для себя?» — спросил у Томми стриженый ежиком.

«Ага!»

«Ладно, сынок, как только какой-нибудь участок освободится, я скажу твоему брату, хорошо?»

«Ага. Спасибо, мистер».

«Ну, с Богом!» — сказал стриженый ежиком и закрыл за ним дверь. Томми услышал, как в замке повернулся ключ.

Когда он вернулся домой, дверь ему открыла мать. Она воскликнула:

«Томми, уже почти четыре часа, где ты был? Что случилось?»

«Ничего, мама. Просто я запоздал, честное слово».

«Просто запоздал?»

«Ага. Честное слово».

«Тш! Беги, скинь эти старые брюки, а я пока сделаю тебе бутерброд с сыром. И пойди умойся, ты же весь грязный. Погляди на свое лицо! Где ты так извозюкался?»

Когда он потом вошел в гостиную, на буфете его уже ждал бутерброд с сыром и чашка молока. Отец сидел в своем кресле, читал «Мэйл» и пил чай, на краю пепельницы дымилась сигарета.

«Ну, как все прошло?» — спросил он, глядя на Томми поверх очков.

«Все в порядке, папа».

«Но сколько времени на это ушло!» — отозвалась мать.

«Было трудно?» — спросил отец.

«Кое в чем; но, правда, все в порядке. На этой неделе я должен еще кое с кого получить деньги».

Отец кивнул.

«Что, их не было дома?» — спросила мать:

«Да, и мне пришлось вернуться снова».

«Ужасно!»

«Мне сказали, что я, может, скоро получу свой участок. Они скажут Джону».

Отец кивнул и снова углубился в газету.

«Очень хорошо, сынок», — сказала мать.

Отец пробормотал:

«Смотри, скопи себе что-нибудь».

Откусывая бутерброд, Томми кивнул.


Еще от автора Джеймс Келман
До чего ж оно все запоздало

«До чего ж оно все запоздало» – самый известный роман классика современной шотландской литературы Джеймса Келмана (р. 1946), в 1994 году получивший Букеровскую премию. Критики обвиняли автора в непристойности, жестокости и даже насилии, но кошмарная история незадачливого жулика из Глазго, потерявшего зрение, – поистине жизнеутверждающий гимн человеческой воле и силе духа.


Перевод показаний

Свой последний роман букеровский лауреат 1994 года Джеймс Келман (р. 1946) писал семь лет. Примерно столько же читателям понадобится, чтобы понять, о чем он. «Настоящий текст представляет собой перевод показаний, данных тремя. четырьмя или более людьми, которые проживают на оккупированной территории либо в стране, где задействована та или иная форма военного правления». Босния, Заир, Шотландия, Россия, США – «террортория» может быть любой…Оруэлловская метафора, написанная языком Андрея Платонова, доведенным до крайней степени распада.


Рекомендуем почитать
Прадедушка

Герберт Эйзенрайх (род. в 1925 г. в Линце). В годы второй мировой войны был солдатом, пережил тяжелое ранение и плен. После войны некоторое время учился в Венском университете, затем работал курьером, конторским служащим. Печататься начал как критик и автор фельетонов. В 1953 г. опубликовал первый роман «И во грехе их», где проявил значительное психологическое мастерство, присущее и его новеллам (сборники «Злой прекрасный мир», 1957, и «Так называемые любовные истории», 1965). Удостоен итальянской литературной премии Prix Italia за радиопьесу «Чем мы живем и отчего умираем» (1964).Из сборника «Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла» Издательство «Прогресс», Москва 1971.


33 (сборник)

От автора: Вы держите в руках самую искреннюю книгу. Каждая её страничка – душевный стриптиз. Но не пытайтесь отделить реальность от домысла – бесполезно. Роман «33» символичен, потому что последняя страница рукописи отпечатана как раз в день моего 33-летия. Рассказы и повесть написаны чуть позже. В 37 я решила-таки издать книгу. Зачем? Чтобы оставить после себя что-то, кроме постов-репостов, статусов, фоточек в соцсетях. Читайте, возможно, Вам даже понравится.


Клинический случай Василия Карловича

Как говорила мама Форреста Гампа: «Жизнь – как коробка шоколадных конфет – никогда не знаешь, что попадется». Персонажи этой книги в основном обычные люди, загнанные в тяжелые условия жестокой действительности. Однако, даже осознавая жизнь такой, какой она есть на самом деле, они не перестают надеяться, что смогут отыскать среди вселенского безумия свой «святой грааль», обретя наконец долгожданный покой и свободу, а от того полны решимости идти до конца.


Голубые киты

Мы живем так, будто в запасе еще сто жизней - тратим драгоценное время на глупости, совершаем роковые ошибки в надежде на второй шанс. А если вам скажут, что эта жизнь последняя, и есть только ночь, чтобы вспомнить прошлое?   .


Крещенский лед

«На следующий день после праздника Крещения брат пригласил к себе в город. Полгода прошло, надо помянуть. Я приоделся: джинсы, итальянским гомиком придуманные, свитерок бабского цвета. Сейчас косить под гея – самый писк. В деревне поживешь, на отшибе, начнешь и для выхода в продуктовый под гея косить. Поверх всего пуховик, без пуховика нельзя, морозы как раз заняли нашу территорию…».


Нефертити

«…Я остановился перед сверкающими дверями салона красоты, потоптался немного, дёрнул дверь на себя, прочёл надпись «от себя», толкнул дверь и оказался внутри.Повсюду царили роскошь и благоухание. Стены мерцали цветом тусклого серебра, в зеркалах, обрамленных золочёной резьбой, проплывали таинственные отражения, хрустальные люстры струили приглушенный таинственный свет. По этому чертогу порхали кокетливые нимфы в белом. За стойкой портье, больше похожей на колесницу царицы Нефертити, горделиво стояла девушка безупречных форм и размеров, качественно выкрашенная под платиновую блондинку.