Воскреснуть и любить - [78]
Слухи были ее единственным источником сведений об Энтони.
Она сполоснула руки и подошла к двери. В квартире пахло свежим сыром и травами, в новом стереомагнитофоне стояла любимая кассета с песнями Эллы Фитцджеральд. Может быть, ей и удастся поднять себе настроение. Может, удастся перестать думать о возлюбленном…
Пары секунд лицезрения стоявшего на пороге Энтони хватило, чтобы понять, как сильно порой ошибаются люди.
— Хорошо выглядишь, — сказал он.
— А чего ты ждал? Что я чахну от тоски? — Она сделала шаг назад, чтобы гость мог войти. Если хотел.
— Похоже, я помешал тебе обедать.
— Еще нет.
— Я мог бы зайти в другой раз.
— Зачем же беспокоиться? — Она махнула рукой. — Входи. А то весь коридор пропахнет моей готовкой.
— Он уже пропах. — Энтони шагнул внутрь.
Квартира ничем не напоминала то грустное зрелище, которое запомнилось ему со времен последнего визита. Когда в окно бросили бутылку с зажигательной смесью, большинство ее вещей было испорчено огнем и водой. Сейчас от повреждений не осталось и следа. Краска была свежей, ковер новым.
Пожитки хозяйки — удивительная смесь того, что она привезла к нему, и новых вещей — вновь заполнили все свободное пространство.
Тогда почему же что-то настораживало взгляд? Он улучил мгновение и снова обвел глазами комнату, не обращая внимания на то, что Кэрол следит за ним. В квартире было чисто, опрятно и… скучно.
Впервые за долгий-долгий срок он задумался, а так ли уж хорошо ей живется. Неужели дела действительно пошли на лад? Что-то не похоже…
— В чем дело, падре? Что вам не нравится? Может быть, следовало поставить диван на место стерео? Но тогда я еще немного побаивалась выстрелов. Не так уж приятно сидеть у окна и думать, что кому-то может прийти в голову использовать мой затылок вместо мишени.
— Опять падре? Я много кем был, Кэрол. Но никогда не был тебе отцом.
— Это верно. Ты прожил со мной дольше. Ненамного, но все-таки дольше, чем мой отец. — Она указала на кухню. — Хочешь что-нибудь выпить? У меня есть минеральная вода, сок…
— Квартира стала чужой. Она не похожа на твою прежнюю.
— Придется поговорить с моим декоратором.
— Тут должны быть растения, забавные безделушки, плюшевый жираф в углу…
— Для жирафа потолок низковат.
Он обвел комнату рукой.
— Женщина, которую я знал, не была бы счастлива здесь.
— Женщина, которую ты знал? Энтони, я не догадываюсь, о ком ты говоришь. Но женщина, которая переехала сюда, вполне довольна тем, что у нее есть.
— В самом деле? А мужчина, которого ты знала, — нет.
Она отвернулась.
— Будь добр, садись. Я только что вернулась после десятичасового рабочего дня и начала готовить обед.
— По крайней мере, чувство юмора тебе не изменило.
Она почувствовала, что кипит от бешенства. Ледяного, холодного бешенства.
— Ты и в этом сомневался? А какое тебе, черт побери, до меня дело? Ты находишь эту ситуацию смешной? Я — нет. Ни капельки. Зачем ты вообще пришел? Совершаешь пасторский обход? Тебе кажется, что я недостаточно часто хожу в церковь?
— Ты вообще туда не ходишь.
— И не собираюсь. Если я захочу пойти в воскресенье в церковь, то отправлюсь к святому Павлу, а еще лучше — к Фоме или к адвентистам седьмого дня [12].
— Тогда зайди в храм в субботу, чтобы не разочаровываться.
Она яростно поглядела на Энтони.
— Что ты здесь делаешь?
— В данную минуту? Пытаюсь немного растопить тебя.
Она не могла этому поверить. Это был не тот мужчина, которого она знала. Его изумрудные глаза смотрели с сочувствием, словно Энтони пытался понять, что с ней происходит. Он выглядел одновременно измученным и уверенным в себе: сочетание, немыслимое ни в ком другом. С его мучениями Кэрол ничего поделать не могла, а вот с самоуверенностью справиться было куда легче. Она так и перла из него. Гордыня вообще была главной чертой его характера.
— Почему? — спросила она. — Почему тебя волнует, теплая я или холодная как ледышка? Какое тебе до этого дело? Ты пришел поговорить о разводе, так? Ты слишком тактичен, чтобы прислать мне бумаги без предупреждения.
— Я здесь совсем не поэтому.
— Я немного устала играть в загадки.
— Можно сесть? Или действительно будет лучше, если я зайду попозже?
Она вздохнула.
— Садись.
Он пристроился на краешке ее нового дивана. Эту вещь она купила без всяких раздумий. Просто потому что нужно было на чем-то сидеть. Диван стоял у входа в первый и единственный мебельный магазин, который она посетила, и это решило все сомнения. Только сейчас хозяйка заметила, насколько он низкий и узкий. Под Энтони он выглядел так, словно был из кукольного гарнитура.
— А ты не хочешь присесть?
Она неохотно села рядом. Единственное кресло стояло слишком далеко от дивана. Если бы Кэрол села в него, можно было бы подумать, что она боится супруга. А страх был одним из тех немногих чувств, которые не для нее.
— Не знаю, как начать, — сказал он.
— Да? Тогда похоже, что вечер затянется надолго.
— Облегчи мне задачу. Будь повежливее. — Он смягчил свои слова улыбкой, пробившей глубокую брешь в ее обороне.
Кэрол откинулась на спинку дивана и села чуть поудобнее.
— Извини, — через силу сказала она. — Я слушаю.
— Все эти месяцы мне хотелось увидеть тебя. После твоего ухода не было ни дня, когда я не мечтал бы поговорить с тобой.
О французской революции конца 18 века. Трое молодых друзей-республиканцев в августе 1792 отправляются покорять Париж. О любви, возникшей вопреки всему: он – якобинец , "человек Робеспьера", она – дворянка из семьи роялистов, верных трону Бурбонов.
Восемнадцатый век. Казнь царевича Алексея. Реформы Петра Первого. Правление Екатерины Первой. Давно ли это было? А они – главные герои сего повествования обыкновенные люди, родившиеся в то время. Никто из них не знал, что их ждет. Они просто стремились к счастью, любви, и конечно же в их жизни не обошлось без человеческих ошибок и слабостей.
В середине XIX века Викторианский Лондон не был снисходителен к женщине. Обрести себя она могла лишь рядом с мужем. Тем не менее, мисс Амелия Говард считала, что замужество – удел глупышек и слабачек. Амбициозная, самостоятельная, она знала, что значит брать на себя ответственность. После смерти матери отец все чаще стал прикладываться к бутылке. Некогда процветавшее семейное дело пришло в упадок. Домашние заботы легли на плечи старшей из дочерей – Амелии. Девушка видела себя автором увлекательных романов, имела постоянного любовника и не спешила обременять себя узами брака.
Рыжеволосая Айрис работает в мастерской, расписывая лица фарфоровых кукол. Ей хочется стать настоящей художницей, но это едва ли осуществимо в викторианской Англии.По ночам Айрис рисует себя с натуры перед зеркалом. Это становится причиной ее ссоры с сестрой-близнецом, и Айрис бросает кукольную мастерскую. На улицах Лондона она встречает художника-прерафаэлита Луиса. Он предлагает Айрис стать натурщицей, а взамен научит ее рисовать масляными красками. Первая же картина с Айрис становится событием, ее прекрасные рыжие волосы восхищают Королевскую академию художеств.
Кто спасет юную шотландскую аристократку Шину Маккрэгган, приехавшую в далекую Францию, чтобы стать фрейлиной принцессы Марии Стюарт, от бесчисленных опасностей французского двора, погрязшего в распутстве и интригах, и от козней политиков, пытающихся использовать девушку в своих целях? Только — мужественный герцог де Сальвуар, поклявшийся стать для Шины другом и защитником — и отдавший ей всю силу своей любви, любви тайной, страстной и нежной…
Кроме дела, Софи Дим унаследовала от отца еще и гордость, ум, независимость… и предрассудки Она могла нанять на работу красивого, дерзкого корнуэльца Коннора Пендарвиса, но полюбить его?! Невозможно, немыслимо! Что скажут люди! И все-таки, когда любовь завладела ее душой и телом, Софи смирила свою гордыню, бросая вызов обществу и не думая о том, что возлюбленный может предать ее. А Коннор готов рискнуть всем, забыть свои честолюбивые мечты ради нечаянного счастья – любить эту удивительную женщину отныне и навечно!