Воскреснуть и любить - [75]

Внимание Энтони раздваивалось. Он видел, как за дверью двигается Кэрол. Кажется, она не торопилась собирать чемоданы. Она слишком тактична, чтобы прервать их беседу с гостем. Она подождет ухода юноши, а потом уйдет сама.

— Когда мне стукнуло шестнадцать, настало время «заскочить», — продолжал Джеймс. — Падре, вы знаете, что значит «заскочить»?

— Нет.

— Ты должен сделать что-нибудь плохое. Должен доказать, что ты достаточно плох, чтобы стать «Мустангом».

«Заскакивание» было чем-то вроде посвятительного обряда, официального признания мальчика полноправным членом клана.

— Значит, тебе нужно было сделать что-то, чтобы доказать, что ты мужчина, достойный приема в банду?

— Мне велели что-нибудь украсть. — Он плюхнулся на край дивана, но сел как можно дальше от хозяина. — Как вы думаете, можно сделать что-нибудь плохое, а потом заслужить прощение?

Энтони понял, что начинается исповедь. Он обратился в слух.

— Я верю в это всем сердцем.

— Но вы ведь не верите в Бога.

— Я не верю во многое, но прощение существует.

Казалось, это удовлетворило Джеймса.

— В тот вечер, когда я должен был «заскочить», со мной было еще двое. Нас позвали, велели украсть у кого-нибудь кошелек и принести его. Они забрали у нас все деньги, чтобы мы смогли вернуться домой только пешком, если ничего не украдем. Затем один из «братьев» увез нас из города. — Он умолк.

Энтони пытался подбодрить его.

— Вы боялись?

Джеймс не смотрел на священника.

— Место, в которое нас привезли, вы знаете. Это Изумрудная долина.

Казалось, в комнате повеяло холодом. Энтони застыл, боясь услышать продолжение и боясь не услышать его.

— Вы ведь когда-то там жили, — сказал юноша.

— Да. — Падре прикинул возраст Джеймса. В тот вечер, о котором он рассказывал, ему было шестнадцать. Теперь ему было девятнадцать. Три года назад. Три года…

— Нас высадили в центре городка. Я пошел в одну сторону, остальные в другую. Я так и не знаю, куда. Вечер был холодный, а одет я был не слишком тепло. Я ходил по улицам. Все, что мне было нужно, это украсть кошелек и убраться оттуда. Изумрудная долина — такое место, где копы не спускают с тебя глаз. Особенно если ты черный.

— Да.

— Я увидел на холме церковь.

Энтони наклонился вперед и обхватил голову руками. Он услышал, как скрипнул диван, и понял, что Джеймс снова принялся мерить шагами комнату.

— Продолжай, — тихо сказал он.

— Я увидел церковь, но не собирался идти туда, потому что было уже поздно, а на стоянке не было ни одной машины. И вдруг с дороги свернул автомобиль. Я увидел, что за рулем сидит женщина, и понял, что нашел свою цель.

— Ты не хотел убивать ее, правда? — выдавил из себя падре. Оказывается, какая-то часть его мозга еще сохраняла благоразумие.

— Я подошел к дверям раньше, чем она. Все, чего я хотел, был ее бумажник. Просто кошелек. Я сказал ей это, но она не слушала, пыталась оттолкнуть меня, а потом открыла рот, словно хотела закричать. Я не мог позволить ей кричать, знал, что через секунду здесь будут копы. Я сильно толкнул ее, чтобы она замолчала. Женщина упала на спину. Она не ожидала, что я толкну ее.

— Несчастная ударилась головой и умерла.

— Об этом мне стало известно только на следующий день. Я взял ее бумажник и побежал изо всех сил. Потом я долго шел и наконец сел на автобус. Когда я вернулся в Пещеры, то отдал кошелек нашему главному. Документы он выкинул, деньги забрал себе, а я стал «мустангом».

Энтони поднял голову.

— А на следующий день я узнал, что она умерла. Я убил ее. — Джеймс крутил в руках кепку.

Падре пристально смотрел на него. Убийца Клементины был в его руках. Он пришел по собственной воле, совершив первый важный шаг в жизни. Шаг, подлинный смысл которого станет ясен когда-нибудь потом.

Его жену убил этот сукин сын.

Энтони душил гнев. Все инстинкты нашептывали ему одно: месть. Самосуд. Убийца заслуживал наказания. Высокий, сильный, он больше не был мальчиком. Кровь прихлынула к кончикам пальцев падре. Руки чесались от желания убить Джеймса.

Юноша стоял с таким видом, словно ждал наказания. В нем было покаянное спокойствие, величие праведника, снявшего грех с души, и в то же время что-то другое, чему не было названия.

— Почему ты решил рассказать об этом именно мне? — спросил Энтони.

— Я не знал, к кому еще мог пойти.

Хэкворт закрыл глаза. Красное облако гнева заполняло комнату, рассеивая темноту, которая помогла бы успокоиться. Ярость заливала его с головой, угрожая задушить.

Перед ним стояла Клементина — такая, какой была в день их свадьбы. Сияющая от радости новобрачная, которой предстояла целая жизнь. Такая, какой он видел ее в окне сельского домика на Рождество. Счастливое лицо, полное безмятежного спокойствия. Такая, какой она была в миллионе других случаев, за исключением тех, о которых он позволил себе забыть.

И за молитвой. Дочь епископа, религиозное чувство которой было живым и бесспорным. Она верила в Бога. Вера ее была непоколебима.

А его вера в Бога поколебалась. Но он сказал покаявшемуся, что верит в прощение. Клементина тоже верила в прощение… Он открыл глаза, не зная, сколько прошло времени. Джеймс все еще молча стоял перед ним и чего-то ждал. Молодой человек, жизнь которого могла быть наполнена смыслом, а теперь колебалась на краю пропасти. Молодой человек с такими задатками…