Воскрешенные - [38]

Поток слов все лился и лился, а голубые глаза внимательно смотрели на меня.

Черт, почему же я его не понимаю? Может, он говорит о том, чего я еще не знаю, и образы его языка не могут связаться с моими, потому что моих нет? Он говорит… как же это… научно… о! с высоким уровнем абстракции! Это, наверное, какая угодно ахинея, научная либо религиозная, что в данном случае одно и то же, ведь я и не говорила никогда никому, что все знаю…

Только зачем он так говорит? Не желает выполнять просьбу Королевы, а только делает вид, что общается со мной? Но ее этим не обмануть.

Следит за реакцией, хочет увидеть мою растерянность или обиду?

Ну что ж, разве следует отказывать богу в такой малости…

Интересно, а как этот стал богом? Тоже с помощью другого бога? Он тоже болел? Его тоже предавали, убивали, насиловали? Он тоже был нищ и убог? Если б те, кто убивает и унижает, знали, кого этим они создают! И где логика? Люди ущербные — ведь жестокий и эгоистичный ущербен? — создают совершенство…

Кто ж его? Мать? Отец? Любимая? О! Вот еще что важно: не сможет стать богом тот, кто никогда не любил, поскольку такой не сможет потерять самое важное и впасть в отчаянье, «выйти за человеческий предел»!

А что такое появляется в человеке при «выходе»? Жаль, на своей шкуре мне этого не испытать, ведь у меня и души-то нет, как показала история со смертью и воскрешением. Ой, что это я! Нет-нет-нет, не хочу я это испытывать!

— … А больше всего твои братья боятся, что ты научишься думать, — без всякого перехода, и даже не меняя интонации, вдруг сообщил Салдах.

Если он хотел меня огорошить, то это ему удалось.

— Какие братья?

Он ведь не может знать, что на уме у «детей звезд»! Кроме нас самих, никто не в силах проникнуть в наши мысли, если мы их прямо кому-то не адресуем, и в том числе из-за этой неподконтрольности один из богов начал войну с Капитаном-Командором.

Что же до братьев Тигор, то им-то чего бояться?

— Конечно, это всего лишь домыслы, — разрешил сомнения Салдах.

И улыбнулся.

Конечно, боги легко могут обмануть любые чувства и предчувствия, но улыбка Салдаха вызвала у меня ясное и чистое, без вариантов и червоточин, желание ему верить… Этой улыбкой он обещал дружбу и клялся в верности — он дарил мне уверенность в нем, в его помощи, внимании, участии и многом другом хорошем. Удивительно, но, принимая дар, я вдруг поняла, что никогда раньше полностью никому не доверяла. Даже маме. Даже Капитану-Командору. Их обоих я просто заранее прощала, допуская, что они могут действовать мне во вред…

— На самом деле только слабому придет в голову вас ненавидеть, — тут же объяснил Салдах. — А мне это было бы неприятно. Вот смотреть на вас и вас изучать — другое дело, доставляющее удовольствие.

— Боги могут быть добрыми или злыми? — быстро спросила я.

— Нет, — рассмеялся он. — Кая же ты еще маленькая…

— Почему?

— Потому что «добрый» или «злой» — это самый низкий, примитивный, человеческий уровень. А боги получаются из людей, достигших высшего.

М-да, он меня поймал. Конечно, я и сама давно знала, что самый противный злыдень, ненавидящий абсолютно всех людей, может быть исключительно добр и нежен со своей кошкой или ручной гадюкой, а значит, знаком с лучшими чувствами, но отделаться от черно-белых мерок не могла.

— Высший — это как?

— Это все многообразие возможных для человека переживаний. Абсолютная чувствительность ко всем эмоциям и способность их вызывать.

Совсем как Денис говорил: вызывать эмоции. Неужели они действительно живут в каком-то своем, отдельном, мире?

— И усиливать, да? — я вспомнила историю Дарха.

— Нет. Усилить — примитив. Эмоциям только дай подпитку, энергию, и они усилятся сами. Управлять. Не только вызывать, но и прогонять.

— Что-то не верится в божий самоконтроль. Те, кого я видела до вас, Салдах, им не отличались.

— Это такой парадокс: боги деградируют. Как ни странно, многие люди уравновешеннее богов.

— Все боги?

— Нет. Конечно, нет. Только те, кто останавливается, получив эту власть и эти возможности. В какой-то момент они кажутся достаточными и даже избыточными.

— А разве можно идти еще дальше?!

— Конечно! Но тех, кто ушел дальше, ты не увидишь. Им нет дела до этого мира.

— А где они?

— Не знаю. Туда никто не заглядывал, оттуда никто не возвращался.

— Может, просто умерли?

Салдах рассмеялся, и это был ответ. Он верил. Надо же. Боги тоже хотят верить в лучшее, пренебрегая отсутствием доказательств. Они — просто продолжение людей.

II

Салдах предложил погостить в его доме, и я согласилась. Здесь было спокойно. Бог словно нуждался в объекте для заботы и умиления, как в домашнем зверьке, которым я для него и стала. И мне нравилось ощущать себя кем-то вроде кошки: по правилам этой игры, я могла когда угодно прийти, посидеть на окне, поговорить с хозяином (не меня, а дома!), принять его ласковое внимание и уйти, когда заблагорассудится. В ту первую встречу это показалось мне заманчивым, забавным и нисколько не унизительным, ведь его превосходство не взывало сомнений. И я… пожалуй, нуждалась именно в таком отношении — в ком-то сильном и ни на что не претендующем, кому приятно просто смотреть на меня и греть улыбкой. Мысль о том, что я могу вернуться сюда без приглашения, всего лишь появившись на пороге и вопросительно мурлыкнув, вызвала у меня приступ радости.