Воскрешение из мертвых - [11]

— Это моя работа. А пью я, к твоему сведению, не больше других.

— Ах, работа! Напиваться — это работа?!

— Лида, прошу тебя все же отвечать за свои слова. Не забывайся. — Он старался не сбиться со спокойной ноты. Он не хотел ссоры. Тем более с утра. Однако несправедливость ее была просто поразительна. — Я не напиваюсь — это во-первых. А во-вторых, это действительно моя работа. И не улыбайся язвительно. Вот посмотри: сегодня товарищеский ужин с болгарами — могу не пойти, как ты думаешь? Завтра мы чествуем Сергея Сергеевича, в субботу комсомольская свадьба — я, по-твоему, могу отказаться?..

— Ну, хорошо, не пойти ты не можешь. Но не пить-то — ты можешь?

Игорь Сергеевич усмехнулся и пожал плечами:

— Тебя послушать, так я уже настоящий пьяница.

— А ты думал — нет?!

— Ну, знаешь, Лидия, всему есть предел!

— Да, всему есть предел, ты прав! И моему терпению тоже. Вот попомни мое слово: я пойду, я разгоню всю эту вашу пьяную шарашку! Я всех ваших пьяниц выведу на чистую воду! Ишь ты, работа у него такая! Я найду у кого спросить, какая у тебя работа! Будь уверен! И не кривись, я серьезно тебе говорю: если это не кончится, пойду в Смольный, честное слово, пойду…

«И пойдет ведь дура такая, — подумал Щетинин. — Пойдет».

— Ты лучше причешись, — сказал он. — А то сидишь, патлы распустила. Причесаться с утра лень стало.

— С таким мужем не то что причесываться, умываться скоро забудешь! — Она говорила, кричала еще что-то, но Щетинин уже не слушал. Он озабоченно поглядывал на часы: пора, пора, вон и «Волга» уже разворачивается во дворе.

Только в машине он начал отходить от тяжкого ощущения ссоры, от несуразных Лидиных обвинений. За рулем сегодня был молодой парень — Сашок, в отличие от дяди Коли разбитной и бойкий на язык.

— Не забыл? — спросил его Игорь Сергеевич.

— Никак нет! — весело отвечал Сашок. — Все исполнено в точности, — и он мотнул головой в сторону плоского портфеля-дипломата, лежавшего на заднем сиденье. — Как было приказано. «Три звездочки».

— Хорошо, — сказал Игорь Сергеевич и добавил, словно бы оправдываясь: — Гости есть гости.

— Это точно, — подхватил Сашок. — Восточный человек вон в лепешку разобьется, а гостя уважит. А мы чем хуже?

— Мы не хуже, — сказал Щетинин.

Ссора с женой не выходила из головы. Угрожать еще вздумала! Переняла мораль своей маменьки: держи мужа в узде. Та намучилась со своим алкоголиком, так для нее каждый мужчина — непременно пьяница. Дай ему, мол, только свободу. Обывательщина какая-то. Базарная психология. Кто кого переорет.

Он почувствовал, что опять распаляется. Сейчас бы неплохо несколько капель для успокоения. Вот так всегда: сами доведут и сами потом обвиняют.

«Ладно, — сказал он сам себе, испытывая вдруг прилив воодушевления. — Так и быть, за завтраком придется пропустить по махонькой. Как не пропустить ради дружбы. Никуда не денешься. Надо».

Все так и случилось, как предполагал Игорь Сергеевич. С вокзала они поехали в гостиницу и условились сразу — едва гости устроятся в своих номерах — позавтракать вместе и заодно обсудить программу их пребывания в Ленинграде. За завтраком и явилась из черного дипломата бутылка армянского, трехзвездочного. Гости сначала бурно и вместе с тем радостно принялись протестовать, но сопротивление их было сломлено красноречием Щетинина. Так, мол, не принято у нас, у русских, чтобы отказываться. За встречу — это ж святое дело! По наперстку! Разве это называется «пить»? У них еще будет возможность убедиться, что «пить» — это выглядит совсем по-другому, весело заверял Игорь Сергеевич, и общий оживленный смех был ему ответом. «Не знаю, как у вас, у болгар, а у нас это делается так!» — и он лихим движением опрокинул рюмку.

Своим радушием, своими прибаутками, своей простотой Щетинин окончательно очаровал, покорил гостей — так, по крайней мере, ему казалось, да скорее всего так и было на самом деле. На завод они приехали уже чуть ли не закадычными друзьями.

Впрочем, Игорь Сергеевич отлично знал, когда следует сменить тон, и по заводу их сопровождал уже совсем другой Щетинин. Этот Щетинин был деловит, собран и энергичен. Гости побывали в заводском музее, прошли по цехам, и всюду попутно, почти незаметно для гостей, Игорь Сергеевич успевал поработать и на себя: где советовал подновить наглядную агитацию, где журил партгрупорга за неявку на семинар, где интересовался, как идет подготовка к комсомольскому субботнику… Вообще же он любил водить иностранцев по заводу. Всякий раз он словно бы заново, свежим взглядом, всматривался в цеховые пролеты, огромность которых не могла не потрясать воображение, вслушивался в лязганье и гуденье кранов, наблюдал за бездушно-точными движениями станка-автомата… Большую часть своего служебного времени Щетинин обычно проводил за составлением разного рода планов, отчетов и справок, на различных совещаниях, семинарах и конференциях, в разговорах, обсуждениях и собеседованиях, но, как это свойственно едва ли не всякому человеку, занятому бумажной работой, старался при случае продемонстрировать свою техническую осведомленность, профессиональную сметку. Однажды знакомый психолог сказал Щетинину, что это типичный комплекс неполноценности. Игорь Сергеевич обиделся тогда и не поверил. Счел это малоудачной шуткой. Но слов этих не забыл. «Возможно, — думал он теперь, — в них была доля истины». Иногда он казался себе белкой в колесе. Все, что он делал, уходило в песок, не оставляло вещественного следа. Впрочем, он не любил таких мыслей. «Комплексовать» — это слово всегда было для него чуть ли не ругательным, стыдным.