Вошел секретарь и принес какое-то дело.
— Очень вам благодарен, — сказал председатель и закурил папироску. — Какое же дело пустим первым?
— Да я думаю, отравление, — как будто равнодушно сказал секретарь.
— Ну, хорошо, отравление так отравление, — сказал председатель, сообразив, что это такое дело, которое можно кончить до четырех часов, а потом уехать. — А Матвея Никитича нет?
— Все нет.
— А Бреве здесь?
— Здесь, — отвечал секретарь.
— Так скажите ему, если увидите, что мы начнем с отравления.
Бреве был тот товарищ прокурора, который должен был обвинять в этом заседании.
Выйдя в коридор, секретарь встретил Бреве. Подняв высоко плечи, он, в расстегнутом мундире, с портфелем под мышкой, чуть не бегом, постукивая каблуками и махая свободной рукой так, что плоскость руки была перпендикулярна к направлению его хода, быстро шагал по коридору.
— Михаил Петрович просил узнать, готовы ли вы, — спросил у него секретарь.
— Разумеется, я всегда готов, — сказал товарищ прокурора. — Какое дело первое?
— Отравление.
— И прекрасно, — сказал товарищ прокурора, но он вовсе не находил этого прекрасным: он не спал всю ночь. Они провожали товарища, много пили и играли до двух часов, а потом поехали к женщинам в тот самый дом, в котором шесть месяцев тому назад еще была Маслова, так что именно дело об отравлении он не успел прочесть и теперь хотел пробежать его. Секретарь же нарочно, зная, что он не читал дела об отравлении, посоветовал председателю пустить его первым. Секретарь был либерального, даже радикального образа мыслей человек. Бреве же был консервативен и даже, как все служащие в России немцы, особенно предан православию, и секретарь не любил его и завидовал его месту.
— Ну, а как же о скопцах? — спросил секретарь.
— Я сказал, что не могу, — сказал товарищ прокурора, — за отсутствием свидетелей, так и заявлю суду.
— Да ведь все равно…
— Не могу, — сказал товарищ прокурора и, так же махая рукой, пробежал в свой кабинет.
Он откладывал дело о скопцах за отсутствием совсем неважного и ненужного для дела свидетеля только потому, что дело это, слушаясь в суде, где состав присяжных был интеллигентный, могло кончиться оправданием. По уговору же с председателем дело это должно было перенестись на сессию уездного города, где будут больше крестьяне, и потому больше шансов обвинения.
Движение по коридору все усиливалось. Больше всего народа было около залы гражданского отделения, в которой шло то дело, о котором говорил представительный господин присяжным, охотник до судейских дел. В сделанный перерыв из этой залы вышла та самая старушка, у которой гениальный адвокат сумел отнять ее имущество в пользу дельца, не имевшего на это имущество никакого права, — это знали и судьи, а тем более истец и его адвокат; но придуманный ими ход был такой, что нельзя было не отнять имущество у старушки и не отдать его дельцу. Старушка была толстая женщина в нарядном платье и с огромными цветами на шляпке. Она, выйдя из двери, остановилась в коридоре и, разводя толстыми, короткими руками, все повторяла: «Что ж это будет? Сделайте милость! Что ж это?» — обращаясь к своему адвокату. Адвокат смотрел на цветы на ее шляпке и не слушал ее, что-то соображая.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка с цветами осталась ни при чем, а делец, давший ему десять тысяч рублей, получил больше ста тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «Не нужно никаких выражений преданности», — и быстро прошел мимо всех.
VII
Наконец приехал и Матвей Никитич, и судебный пристав, худой человек с длинной шеей и походкой набок и также набок выставляемой нижней губой, вошел в комнату присяжных.
Судебный пристав этот был честный человек, университетского образования, но не мог нигде удержаться на месте, потому что пил запоем. Три месяца тому назад одна графиня, покровительница его жены, устроила ему это место, и он до сих пор держался на нем и радовался этому.
— Что же, господа, собрались все? — сказал он, надевая pince-nez и глядя через него.
— Все, кажется, — сказал веселый купец.
— Вот поверим, — сказал судебный пристав и, достав из кармана лист, стал перекликать, глядя на вызываемых то через pince-nez, то сквозь него.
— Статский советник И. М. Никифоров.
— Я, — сказал представительный господин, знавший все судейские дела.
— Отставной полковник Иван Семенович Иванов.
— Здесь, — отозвался худой человек в отставном мундире.
— Купец второй гильдии Петр Баклашов.
— Есть, — сказал добродушный купец, улыбаясь во весь рот. — Готовы!
— Гвардии поручик князь Дмитрий Нехлюдов.
— Я, — отвечал Нехлюдов.
Судебный пристав особенно учтиво и приятно, глядя поверх pince-nez, поклонился, как будто выделяя его этим от других.
— Капитан Юрий Дмитриевич Данченко, купец Григорий Ефимович Кулешов, — и т. д., и т. д.
Все, кроме двух, были в сборе.
— Теперь пожалуйте, господа, в залу, — приятным жестом указывая на дверь, сказал пристав.
