Воскресение Петрова - [17]

Теперь Петров ясно осознал, что вот сейчас все решится. Все зависит от того, что он сейчас скажет. Либо он сморозит какую-нибудь глупость, от которой между ними моментально возникнет невидимая стена отчуждения, после чего, съев свою яичницу, они разбегутся в разные стороны, и у Петрова начнется прежняя холостая жизнь. А у Людочки?.. Либо...

Петров не знал, что нужно говорить в таких случаях. Тот, прежний Петров, скорее всего молчал бы, уставясь в угол, или ляпнул что-нибудь невпопад. Но этот Петров, уже знал, что если не хочешь сморозить глупость, то лучше всего ничего не говорить, а молча улыбнуться. Что он и сделал. Эффект превзошел все его ожидания. Людочка расцвела прямо на его глазах, и только после этого Петров произнес:

- Ну, вот и я. Гадкий, грязный, неумытый поросенок...

- Давай, поросенок, садись за стол, а не то на работу опоздаем, - оказала Людочка, ставя сковородку на стол,

- А сколько сейчас, по-твоему?

- Мои стоят, а на твоих примерно семь с четвертью. Они правильно идут?

Петров повернулся и увидел, что его настенные часы действительно показывают семь с четвертью. Но дело в том, что это были современные электронные часы, и уже два месяца Петров не мог купить к ним свежую современную батарейку.

- Люд, а Люд, на работу мы уже опоздали. Мои часы еще хуже твоих, а по наручным наблюдаем без двадцати девять. Хотя я и за них не поручусь.

Если бы Петров мог себе вообразить последствия сказанного, он предпочел бы вырвать свой поганый язык. или вообще родиться слепоглухонемым.

Глаза Людочки наполнились тихим ужасом. Она вскрикнула и бросилась в прихожую, чуть не сбив Петрова с ног. Он, конечно, кинулся за ней, а она схватила плащ, потом, бросив его, стала натягивать сапог, но замок был расстегнут не до конца, и нога никак не желала проникать в голенище. Наконец она в отчаянье упала на подставку для обуви и горько разрыдалась.

Потрясенный до глубины души Петров ее поднял, обнял и стал целовать во что попало, смеясь и гладя по голове.

Через минуту-другую Людочка пришла в себя.

- Ой, Петров, ну как ты меня напутал! - сказала она. - Я ведь на работу сроду не опаздывала. У нас начальник - знаешь какой кербер. Он Никитину нашу чуть со свету не сжил, когда она полдня прогуляла в поликлинику без предупреждения. А тут... У меня прямо сердце зашлось, ей богу... Убери эти часы с глаз долой!

- Мы их казним гражданской казнью, - пообещал Петров. Сбросим с четвертого этажа. Плюнь на все, пошли яичницу лопать.

Они съели яичницу, потом Петров задним числом умылся, почистил зубы и одел свой лучший костюм.

Скажем прямо, такого Петрова еще никто не видел. Это был роскошный, стопроцентный Петров, готовый вести борьбу со всеми бюрократами мира. С равным успехом он был готов бороться за права человека и духовное раскрепощение личности. Если бы Петрову в этот момент попалась какая-нибудь сегрегация, или, скажем, апартеид вкупе с геноцидом, он бы немедленно вступил с ними в схватку. В новом своем качестве Петров был готов выступить против любого зла. Но увы. На лестничном марше с третьего этажа на второй с ним произошла самая банальная вещь - он споткнулся и подвернул ногу в голеностопном суставе. С пылу, с жару Петров еще допрыгал до первого этажа, но тут выяснилось, что идти дальше он не может.

Что только не выпадало на долю русской женщины... А уж затащить беспомощного Петрова на четвертый этаж было для Людочки сущим пустяком.

Подвергнувшись действию холодного компресса. Петров приступил к обобщениям:

- Вот жизнь, - сказал он, шипя от боли. - На собственные похороны прибыть не могу! Интересно, могут ли покойники не присутствовать на своих похоронах? По-моему, это не принято.

- Принято, принято, - сказала деловитая Дюдочка. - Лежи тут, и не смей вставать. Я сейчас пойду на работу и отменю все эти похороны. Там на кухне все приготовлено, если что на одной ноге пожаришь себе еще одну яичницу, понял?

- Понял. А ты меня не бросишь?

- Нет, Петров, теперь уже не надейся - никуда ты от меня не денешься.

- Это ты все нарочно построила? Завтра же идем и подаем заявление на развод!

Людочка усмехнулась и сощурила глаза:

- Какой-то ты несуразный, Петров, Все у тебя не как у людей. То тебя хоронят, а ты живой, то разводиться собираешься, а сам холостой. Двойной жизнью живешь, ох, двойно-ой!..

С тем и ушла. Просто удивительно, как женщины, того не ведая, попадают иногда в самую точку...

- Да, - сказал Петров сам себе о вызовом, - живу! Вот хочу и живу. Сейчас пока я в подполье и коплю силы, но близок час восстания!

Людочка пришла вечером совершенно потерянная. Петров уже несколько оправился и прыгал по комнате на одной ноге.

- Ну, что, - поинтересовался он, - как там у нас?

- Да ничего, похоронили:

- Кого похоронили?

- Тебя.

- Серьезно?!

- Сама присутствовала.

- И что: Это был я?

- Не знаю: Не уверена:Там народу было очень много, а ты лежал весь в цветах, такой белый... симпатичный... Знаешь, я устала очень - целый день на ногах... Кожемякин ваш там выступал, и другие тоже. Говорили, что ты принципиальный, что пользовался авторитетом и... Хорошо, в общем, говорили...