Первым заговорил именно он. Его голос перекрыл и визг, и шум, и все остальное.
— Вы двое, прекратите!
Дерущихся остановили полицейские в форме. Они подбежали к катающимся по полу парням и наклонились над ними, орудуя дубинками: полицейские действовали быстро и методично, их руки с черными деревянными дубинками поднимались и опускались в унисон, а на лицах не отражалось ничего, кроме угрюмой сосредоточенности на этом процессе.
— О Господи! — закричал Стоддард и прежде, чем я успел его удержать, вскочил с места и кинулся туда, пытаясь схватить дубинки.
Его отшвырнули прочь, скорее равнодушно, нежели злобно, и он упал на стол, за которым съежившись сидели Роуз Акерсон и Молли Швейцлер. Крики уже затихли, все смотрели на происходящее в полном оцепенении. Когда Стоддард свалился на их стол, Роуз и Молли испуганно пискнули, этот писк прозвучал удивительно громко в наступившей тишине.
Избиение внезапно прекратилось, полицейские разогнулись — каждый держал за предплечье одного из парней, поднимая его на ноги.
Вид у них был ужасающий. У обоих была рассечена голова, тонкие струйки крови, размазываясь по лицу, стекали со лба и за ушами. Рот О'Хары был разбит и кровоточил, нос Мерривейла тоже. Оба были потрясены и находились в полубессознательном состоянии. Когда их волокли из столовой, они даже не пытались сопротивляться.
Мы смотрели им вслед. Стоддард стоял, прислонившись к столу Роуз и Молли, глядя на уходящих, на его лице отражалась смесь недоверия и самого мрачного фатализма.
После того как полицейские вышли из комнаты, уводя с собой О'Хару и Мерривейла, мужчина в коричневом костюме оглядел всех нас так, словно считал, что все мы состоим в тайном сговоре, но собирался вывести нас на чистую воду.
— Кто из вас Тобин? — спросил он.
Я встал, внезапно занервничав и испугавшись. В желудке начались колики, а прямо под ребрами образовался жесткий комок нервов.
— Я, — почему-то фальцетом ответил я. — Прочистив горло, я повторил: — Я Тобин.
Он посмотрел на меня:
— Здесь все постояльцы, Тобин?
— Все, за исключением двоих.
— Приведите их, — приказал он мне. — Я хочу, чтобы все оставались здесь, пока их не вызовут. Приведите тех двоих и предупредите их тоже. А потом спускайтесь в кабинет Камерона. Я хочу поговорить с вами.
— Я не знаю, где их комнаты.
— Тогда возьмите с собой кого-нибудь, кто знает.
Боб Гейл сразу же вскочил:
— Я пойду с вами.
Я взглянул на него, сожалея о том, что у него не хватает здравого смысла, чтобы не привлекать к себе внимание. Но делать было нечего — оставалось только кивнуть и сказать:
— Хорошо.
— Поторопитесь, — распорядился человек в коричневом костюме и вышел из столовой, хлопнув дверью.
Уолтер Стоддард на негнущихся ногах подошел к нашему столу и оперся руками о спинку стула:
— Так вот они какие.
— Мы не должны делать поспешных выводов, — предостерег я, но в моем голосе не хватало уверенности.
То, что мы сейчас видели, было из разряда низкопробных полицейских штучек, о которых мне доводилось слышать и раньше. О'Хара и Мерривейл не нанесли друг другу никаких увечий. Это сделала полиция, одним этим настроив против себя всех потенциальных свидетелей и затруднив расследование убийства.
Это предубеждение распространилось и на меня тоже. Я не хотел быть эмиссаром человека в коричневом костюме и приводить сюда Дорис Брейди и Николаса Файка, но стал им в их глазах, теперь все знали, что я и сам был почти что полицейским, и я сразу превратился для них в человека из вражеского лагеря.
Но на самом деле я не принадлежал ни к одному лагерю. Для человека в коричневом костюме уже никогда не буду полицейским, а для этих людей я перестал быть постояльцем «Мидуэя». Я был восковым яблоком и в той и в другой корзине.
Боб Гейл оторвал меня от моих мыслей:
— Мы должны идти, Митч. — У него по-прежнему не хватало ума соблюдать между нами четко определенную дистанцию, а это могло ему дорого обойтись.
Я кивнул ему и сказал Стоддарду:
— Будем надеяться на лучшее.
Он холодно посмотрел на меня и ничего не ответил. Я неохотно отвернулся, и мы с Бобом пошли к выходу. Я чувствовал, что на нас смотрят. Страх, царивший в столовой, ощущался почти что кожей. Прежде чем закончится день, случится не одна истерика.
За дверью стоял полицейский. Это был здоровенный парень с рыжими волосами, выбивающимися из-под форменной фуражки, с добродушным деревенским лицом, дружелюбный и, судя по всему, доверчивый. Именно он охранял тело Дьюи, пока не подъехали его начальники и «скорая помощь». Он посмотрел на нас. У него были странные глаза: вокруг зрачка — белый ободок. Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что он тоже напуган, и глаза выдают его страх, как это бывает у лошадей.
Ну, конечно. Это «Мидуэй», а мы — его постояльцы, а для местных все постояльцы «Мидуэя» — чокнутые. Целый дом, полный сумасшедших, — вот что они о нем думают. И этот парень, которому не больше двадцати пяти, охраняет дверь, за которой находятся двадцать сумасшедших.
Я обратился к нему, чтобы как-то подбодрить его:
— Я Тобин, меня попросили привести сюда остальных постояльцев.
— Да, сэр, — сказал он с явным облегчением, — капитан Йонкер мне говорил.
